Thursday, June 26, 2014

1 А.С.Сутурин Дело краевого масштаба

А.СУТУРИН
ДЕЛО
КРАЕВОГО МАСШТАБА
О жертвах сталинского беззакония на Дальнем Востоке
Хабаровское книжное издательство
1991












ББК 63.3 С 89
Дорогой читатель, в Ваших руках книга, автор кото рой не дожил до счастливого момента выхода своей руко писи в свет. Это не первая книга Александра Степановича Сутурина, но особая...
Журналиста Сутурина всегда отличала, без преувеличения, громадная работоспособность. Ношу он взваливал на себя прямо-таки непомерную. Занимаясь обычными текущими делами газетчика, А. С. Сутурин творческую силу и энергию отдавал «своей» теме — раскрытию «белых пятен» в нашей истории. Работая в Комсомольске, он много писал о первостроителях города, участниках Великой Отечественной войны, Героях Советского Союза.
Как журналист он не мог пройти мимо такого малоизведанного архипелага, как ГУЛАГ, искренне полагая, что черные силы уже покинули нашу многострадальную землю. Но действительность оказалась сложнее и страшнее, чем он предполагал.
Многие люди разных организаций и ведомств помогали ему, другие явно и скрытно противодействовали. Получал он много писем от самих репрессированных, от их родственников из разных городов и сел страны. Были письма и телефонные звонки от тех, кто участвовал в репрессиях. Одни каялись, другие явно угрожали. Бравые служаки тоталитаризма жаждали расправы.
Но ни угрозы, ни шантаж не сломили увлеченного благородным делом журналиста. Работа эта была воистину тяжелая, и сердце Александра Степановича Сутурина не выдержало столь сильных перегрузок. Он умер, работая над корректурой своей книги, книги о жертвах и палачах дальневосточной окраины ГУЛАГа.
0503020900-29 t 91 L М160(03)-91
§Сутурин А. С, 1991
v-,wvw_____ К «лесов А. В. (оформление), 1991

От автора
Историки, публицисты, литераторы, просто мыслящие люди пытаются разрешить вопрос о том, как удалось Сталину ввергнуть страну в ужасающий воображение террор? Где истоки? Ищем их в конце двадцатых годов и очень робко пока заглядываем в годы революции и гражданской войны...
Историки должны знать, что когда в ЦК партии возникли мысли о сокращении в органах ЧК, то сразу же она «раскрывала» контрреволюционные заговоры. В короткие годы нэпа не успели или не смогли йвести деятельность карательных органов в законные рамки, и мы знаем теперь, что и «Шахтинское дело», и процессы «Промпартии», и другие были сфабрикованы тогда, когда власть Сталина не достигла еще той абсолютности, которую получила в дальнейшем. Над этим невольно приходится задумываться.
Из многочисленных документов, с которыми я ознакомился в процессе работы над этой книгой,— хотел или не хотел — возник неизбежно очень сложный и трудный вопрос: не превысила ли партия, защищаясь, «меру необходимой обороны». Не было ли ее бедой то, что она, находясь долгие годы в подполье, вне закона, испытавшая царские тюрьмы, каторги, сочла возможным посчитать завоеванную в революции власть как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими правилами не стесненную? И пренебрегла опасностью того, что этим вступает в непримиримое противоречие с провозглашенными ею самой демократическими идеалами революции, что этим может извратить сами эти идеалы...
Можно ли было в короткий период нэпа восстановить в народе понятие самоценности человеческой жизни и вообще — даже самую элементарную нравственность? И разве случайно, что расстрелы 1930-го, 1934-го, а потом — 1937—1938 годов не привели народ в смятение или не вызвали хотя бы внутренний протест и явное неприятие? Страх, конечно, появился, особенно в среде интеллигенции, но вот чтобы посчитали это чем-то неестественным, пре
3

вышающим меру допустимого, не укладывающимся в голове, этого не было. Раньше не задумывался, почему же так, сейчас понимаю — просто не отвыкли еще от крови... Страшное время, разломное время.
Сталин весь народ сделал соучастником своих преступлений. Если не подпишешь коллективного письма, призывающего к расправе над другими, то кто ты сам? Не враг ли? И подписывали...
Разобраться во всем этом должны историки. Но я глубоко убежден, что есть вещи, которые не могут быть оправданы никогда, ни при каких обстоятельствах, какими бы причинами они ни вызывались. Таким роковым и трагическим шагом было, по мнению историков, принятие в 1918 году решения о введении «красного террора».
Думается мне, что, если бы у большевиков к моменту взятия ими власти была четкая, продуманная и взвешенная экономическая программа, картина развития последующих событий могла стать совершенно иной.
Наша историческая наука трезво, непредвзято, объективно разберется в том времени, не боясь того, что может выясниться: партия, да и сам В. И. Ленин, возможно, не всегда оказывались абсолютно правы. Что ж, революцию делали живые люди, а не святые, и путь, который они прокладывали, был неизведан. К тому же они были людьлги своего времени, которое выработало в них определенные качества, необходимые для борьбы с самодержавием. Здесь и максимализм, и нетерпимость, и некоторый догматизм, и жестокость, и фанатизм... Мы не имеем права судить их с высоты своего времени, это было бы безнравственно, но нам насущно необходимо разобраться в тех, на мой взгляд, неизбежных и порой трагических ошибках, не допустить которые было, вероятно, просто невозможно, учитывая неимоверную сложность обстановки и саму внутреннюю сущность большевистской партии. Я повторяю: трагических, потому что огромны оказались людские потери... А несоизмеримость потерь с достигнутым ужасающа!
Поэтому и неутолима боль в сердце каждого, кто неравнодушен к судьбе Отечества. Поэтому не должны мы — все — оставить усилий в утверждении самоценности каждой человеческой жизни. Ради этого написана моя книга. Нет резона подробно раскрывать ее содержание. Важно подчеркнуть, что в основе всех очерков — подлинные документы: архивные судебно-следственные дела, справки пресс-службы управления Комитета государственной безопасности СССР по Хабаровскому краю, материалы партийного и государственного архивов. Автор искренне благодарен за большую помощь работникам краевой прокуратуры и краевого суда, комиссии краевого комитета КПСС по реабилитации щертв необос-
4

нованных репрессий в 30—50-е годы, членам правления Хабаровского общества «Мемориал». Своими соавторами я считаю земляков, прошедших лагеря Колымы, Норильска, Амурлага, Карлага, детей, внуков и родных репрессированных. Письма, взволнованные рассказы от них идут автору со всех концов страны. Многие специально приезжают в город, чтобы поделиться самым сокровенным, документами, фотографиями, изливают неутихающую боль о попранном детстве и покалеченной жизни. Земляки нередко просят помочь в розыске бесследно исчезнувших родных, благодарят за правду, сказанную о годах правления «вождя народов» и его кровавых опричников.
Рассказывая о необоснованных жертвах тоталитаризма, автор, естественно, не мог умолчать о доносчиках, палачах, *всех ретивых исполнителях преступных указаний «кремлевского сидельца».
Боль и заботы безвинно пострадавших стали моими собственными. Каждая строка этой необычной книги пропущена через сердце. Не скрою: не везде я встречал понимание своей работы, нередко слышал оскорбления и угрозы. Но ничто меня не смогло остановить и не остановит до тех пор, пока не будет сказана полная правда о всех беззвинно убиенных земляках.
Масштабы жесточайшей и опустошительной войны Сталина против собственного народа огромны. Книга не претендует на полноту раскрытия кровавой драмы в одном из регионов страны: спецархивы еще надежно хранят многие тайны. Сбор документов и свидетельств продолжается. Автор уверен в том, что в ближайшие годы жертвы величайшего произвола двадцатого столетия в нашем крае будут названы поименно.

Необъявленная война Сталина против собственного народа началась осенью 1929 года, когда раскулачивание крестьян приняло широкие масштабы после постановления ЦК ВКП(б) от 30 января «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В нем, в частности, устанавливались контрольные цифры по раскулачиванию 3—5* процентов, что в полтора-два раза превышало наличие кулацких хозяйств Оаже по официальным данным (2,3 процента). Это означало, что под раскулачивание попадали не только кулаки, но и часть середняков. Все раскулачиваемые подразделялись на три категории, первая из которых подвергалась аресту, заключению в концлагерь и даже расстрелу; вторая — выселению в северные и необжитые районы страны; третья — в специальные поселки за пределы своих населенных пунктов. Все предусматривалось: арест 77 тысяч человек, административное выселение 245 тысяч семей. (более 1,2 миллиона человек) и расселение не менее 600 тысяч семей (3,5 миллиона человек). Миллионы людей подверглись репрессиям без суда и следствия не за конкретные преступления, а за принадлежность к определенному социальному слою.
После убийства 1 декабря 1934 года С. Кирова война против собственного народа набрала новые, еще более страшные обороты. Сталин инсценировал убийство Кирова зиновь-евцами и затем использовал им же инспирированное злодеяние как предлог для массовых арестов. Гнев и возмущение масс, ошеломлен

ных преступлением, Сталин очень хитро и коварно направил на «врагов народам, которых для «удобства» в дальнейшем объединили общей вывеской — «правотроцкистские заговорщики».
Тюрьмы в стране были переполнены. Начались расстрелы... Не отдельными партиями, а целыми эшелонами отправлялись невинные жертвы в наспех создаваемые лагеря и на поселение в отдаленные районы страны.
Как и кто определял эти контингенты гонимых несчастных, зачисляя их без всяких оснований в разряд «врагов народа»? Только, и монопольно,— аппарат НКВД, поставленный Сталиным над партией и народом и превращенный в гонителя и палача народов.
Масштабы репрессий становились огромными и повсеместны-мы, работники НКВД, поощряемые Ежовым, а за ним — Берия, «соревновались», кто больше посадит в тюрьмы и лагеря. Наконец аресты приняли такие размеры, что и сейчас недостает решимости назвать вслух астрономические цифры репрессированных...

НЕОБЪЯВЛЕННАЯ ВОЙНА
О репрессиях 30-х годов опубликовано немало страшных фактов. Но мне все еще приходится слышать: «На Дальнем Востоке ничего этого не было: ни массовых репрессий, ни тысяч расстрелянных». Глубочайшее заблуждение. Все репрессивные акты, предпринимаемые Сталиным, затронули и Дальний Восток. Погибших в трагические тридцатые, сороковые, пятидесятые годы в нашем крае не меньше, чем павших земляков на полях Великой Отечественной войны.
Все началось с внутрипартийной борьбы, борьбы с оппозициями, в частности, с дела так называемой «Промпартии». Аресты коснулись специалистов старой школы — инженеров, агрономов, экономистов: квалифицированные специалисты, знатоки рыночной конъюнктуры первыми поняли опасность рождения командной экономики, поворот к которой четко обозначился в 1929 году. Многие из них были объявлены шпионами, диверсантами и осуждены, многие погибли. В том числе Евгений Федорович Масленников, участвовавший в восстановлении Николаевского морского порта, выпускник Московского коммерческого училища, владевший несколькими иностранными языками. (Сын его Аноэль Евгеньевич и поныне живет в Николаевске-на-Амуре.)
Во многих областях Дальнего Востока в 1933 году были вскрыты филиалы мифической «Трудовой крестьянской партии». К примеру, на территории Биробиджанского района и Хабаровска была «обезврежена» контрреволюционная вредительско-повстанческая организация, якобы активно действовавшая на протяжении ряда лет. По делу было привлечено 248 человек. Обвинительное заключение 28 октября 1933 года подписал полномочный представитель ОГПУ ДВК Т. Д. Дерибас. До момента вынесения приговора 13 человек скончались в тюрьме, 84 крестьянина по постановлению «тройки» были расстреляны. Многие были казнены, так и не признавшись в сфабрикованных против них преступлениях, 151 че
8

ловека приговорили к высшим срокам, ИТЛ и лишь немногих — к высылке.
По существу, карательной акцией стала сплошная коллективизация сельского хозяйства. Около пяти тысяч семей крестьян Дальнего Востока, или около тридцати тысяч человек, были признаны кулаками, насильственно отправлены в Казахстан, Иркутскую область и Красноярский край, на Север. Дома и имущество их передавались наспех создаваемым колхозам. Известны случаи массовых расстрелов крестьян. Так, 28 июня 1931 года по решению «тройки» при полномочном представительстве ОГПУ ДВК были расстреляны 75 человек, а 46 — приговорены к различным срокам лагерей.
А в 1932 году на крестьян снова обрушились массовые арес-
9

ты. после принятия закона об охране социалистической собственности, который вводил в «качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества». Амнистия по делам такого рода была запрещена. «Закон о пяти колосках» — так называли его в народе. Многие семьи наших земляков он оставил без кормильцев.
10

А в i937 году началось безжалостное, не знающее аналогов наступление на цвет нации во всех регионах страны, в том числе и на Дальнем Востоке. Причем наибольший удар — это признают сегодня историки — был нанесен по партии: тысячи верных ленинцев были вырублены из ее рядов.
«Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда Союза ССР в городе Хабаровске рассмотрела дело об участниках антисоветской шпионско-диверсионной организации троцкистов и правых. За вредительство и шпионаж участники этой организации Крутое Г. М., Верный В. А., Западный С. И., Лебедев Е. В., Райхман Э. Г., Вольский М. П., Слинкин И. В., Каплан Е. Б., Виноградов Г. С, Швер А. В., Федин П. Т., Шостак И. В., Введенский В. Я., Лямин Л. И., Чернин М. Я., Шрайбер М. Д. и Новлянский М. М. приговорены к высшей мере уголовного наказания — расстрелу.
Приговор приведен в исполнение».
(«Тихоокеанская звезда» за 4 июня 1938 года.)
Когда газета поступила к читателям, наших земляков уже не было в живых. Их расстреляли в подвале «дома смерти» — так называли тюрьму на улице Волочаевской (ныне Краевое управление ВД и Отдел внутренних дел Центрального райисполкома).
Из перечисленных в хронике мне были известны две фамилии. С помощью работников архива краевого комитета партии и государственного архива представляю земляков читателям. Вот они, лишь немногие жертвы дела краевого масштаба.
Григорий Максимович Крутое — председатель Дальневосточного крайисполкома.
Владимир Александрович Верный — второй секретарь Ростовского обкома ВКП(б), бывший третий секретарь Дальневосточного' крайкома ВКП(б).
Семен Израилевич Западный — заместитель начальника управления НКВД по Дальневосточному краю, комиссар безопасности третьего ранга.
Евгений Владимирович Лебедев — заместитель председателя Дальневосточного крайисполкома.
Элизар Григорьевич Райхман — заместитель председателя Дальневосточного крайисполкома и председатель Хабаровского горисполкома.
Михаил Петрович Вольский — исполняющий обязанности председателя Дальневосточного крайисполкома.
Илья Васильевич Слинкин — первый секретарь Хабаровского обкома и горкома ВКП(б), делегат XVII съезда ВКП(б).
Ефим Борисович Каплан — бывший первый секретарь Хабаровского горкома ВКП(б).
И

Григорий Самсонович Виноградов — второй секретарь Хабаровского горкома ВКП(б).
Павел Григорьевич Федин — первый секретарь Уссурийского обкома ВКП(б).
Иван Васильевич Шостак — уполномоченный Наркомвнуторга, бывший нарком снабжения Узбекистана.
Василий Яковлевич Введенский — заместитель заведующего плановым отделом Дальневосточного крайисполкома.
Александр Владимирович Швер — редактор газеты «Тихоокеанская звезда».
Леонид Иванович Лямин — председатель Хабаровского облисполкома.
Михаил Яковлевич Чернин — прокурор Дальневосточного края.
Морис Давидович Шрайбер — заведующий отделом здравоохранения Дальневосточного крайисполкома, бывший заместитель наркома здравоохранения Украины.
Михаил Михайлович Новлянский — уполномоченный Нарком-пищепрома.
Через два дня, в ночь на шестое июня, были приведены в исполнение приговоры во всех областных центрах Дальневосточного края. Сообщения о состоявшихся заседаниях военных коллегий Верховного суда Союза ССР были опубликованы в газетах «Камчатская правда», «Советский Сахалин», «Красное Знамя», «Коммунар», «Красный маяк», «Амурская правда», «Зейская звезда». «Биробиджанская звезда» сообщила о расстреле первого секретаря обкома ВКП(б) Я. А. Левина 8 июня.
Чьими же руками раскручивалось кровавое колесо, изобретенное «вождем народов»? Вот как это происходило у нас в крае.
15 января 1937 года состоялся VII пленум крайкома ВКП(б). Он освободил от обязанностей первого секретаря Л. И. Лаврентьева (он вскоре будет расстрелян), а первым секретарем Дальневосточного крайкома партии избрал И. М. Варейкиса. Пленум проходил под знаком критики крупных недостатков в работе бывшего секретаря крайкома ВКП(б), в том числе в борьбе с «врагами народа». В приветствии пленума Сталину говорилось: «Пользуясь ослаблением революционной большевистской бдительности, в отдельных звеньях краевой партийной организации замаскировавшиеся заклятые враги партии и советского народа кое-где сумели получить партийные билеты».
Свою программу действий краевого комитета ВКП(б)* И. Ва
* Далькрайкому ВКП(б) в то время подчинялись обкомы: Зейский, Амурский, Камчатский, Сахалинский, Приморский, Уссурийский, Хабаровский, Нижне-Амурский и обком ВКП(б) Еврейской автономной области.
12

рейкис изложил на собрании актива Владивостокской городской партийной организации. Не обошлось без критической оценки действий прежнего секретаря крайкома партии: «Крайком (подразумевается Л. Ц. Лаврентьев.—.4. С.) не выполнил полностью всех предупреждений и указаний ЦК и товарища Сталина об опасности забвения, ослабления большевистской бдительности. Не случайно в Дальневосточной парторганизации во время обмена документов было разоблачено только 30 злейших врагов партии и народа, реставраторов капитализма — троцкистов, зиновьевцев, правых, а после обмена их разоблачено и исключено 87, и всем им во время обмена были выданы новые партийные документы.
Спрашивается: разве достаточно здесь было обеспечено партийное руководство крайкома, разве бдительность была на высоте, разве правильно поступил предыдущий ноябрьский пленум крайкома, когда обошел эти факты молчанием? Конечно, нет».
Конец января, февраль, март прошли в крае относительно спокойно. На районных, городских и областных конференциях дружно клеймили правых и троцкистов. (Многие из них тогда бесследно исчезли. Так, к примеру, в январе арестовали председателя Приморского облплана В. Шмидта, чуть позже — уполномоченного Нарком леса по Дальневосточному краю Г. Г. Гербека.)
Сигналом для разгрома хозяйственных, партийных, советских кадров в крае послужил февральско-мартовский Пленум ЦК ВКП (б), а точнее доклад на нем Сталина: «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников», где он в развернутом виде сформулировал свой людоедский вывод о постоянном обострении классовой борьбы по мере успехов социализма, настойчиво выдвигавшийся еще в 1928 году (но тогда против него выступал Бухарин, а теперь самого Бухарина объявляют классовым врагом). Сталин подчеркивал, что нынешних вредителей и диверсантов надо искать по преимуществу среди людей партийных, с партийным билетом в кармане, «стало быть, формально не чужих». «Их сила,—утверждал генсек,—состоит в том, что партийный билет дает им политическое доверие и открывает им доступ во все наши учреждения и организации».
— Становилось обидно и больно,— вспоминает член партии с 1916 года Моисей Григорьевич Штейн. — Получалось так, что на двадцатом году существования Советской власти все наши организации и учреждения кишат предателями, продавшимися иностранным разведкам. Когда же речь заходила об арестах людей, которых мы прекрасно знали и которых никак не могли представить в роли шпионов или диверсантов, мы говорили себе: это, наверное, ошибка, там разберутся и справедливость будет восстановлена.
13

В номере за 30 марта 1937 года газета «Тихоокеанская звезда» начала публиковать отчет с собрания Хабаровской городской партийной организации, посвященного обсуждению материалов пленума. На нем присутствовало 1000 человек, в прениях выступили 40 коммунистов из 99 записавшихся. Знакомился с выступлениями и приходил в ужас: люди словно соревновались между собой в разоблачении товарищей по партии. Вот только два фрагмента:
Егоров, секретарь Сталинского райкома ВКП(б): «О политической близорукости Каплана говорит такой факт. Я проверил документы Коробкина. Установил, что он заслуживает исключения из партии, составил об этом акт. На трех заседаниях бюро обсуждался этот вопрос и не был утвержден, потому что Шмидт и тов. Каплан были против исключения Коробкина. То же было с Афанасьевым, которого не исключили из партии, а ограничились лишь объявлением ему выговора».
Старостин, парторг первого цеха завода имени Кагановича: «Я слушал, как выступали здесь руководящие ответственные работники. И вот мне кажется, что они не говорят о главном. Они не говорят о том, как вышло, что все они — Крутое, Вольский, Каплан, Райхман, Соколов, Егоров и другие — долго нянчились с вредителями, гнусными реставраторами капитализма — Гербеком, Шмидтом и другими, не прислушивались к многочисленным сигналам снизу».
Все названные лица были арестованы на другой или третий день, а потом расстреляны или забиты в тюремных застенках. Отдавали ли выступавшие себе в этом отчет? И если да, то что же ими двигало?
Апрель стал началом массовых арестов в крае. Тюрьмы были переполнены. Еще больше людей каждую ночь ждали ареста. Нервы многих, даже закаленных людей не выдерживали, и они кончали жизнь самоубийством.
Первого апреля в рабочем кабинете застрелился член бюро Далькрайкома ВКП(б), начальник Дальневосточной железной дороги Лев Владимирович Лемберг. Второго апреля бюро крайкома ВКП(б) обсудило вопрос: «О самоубийстве Лемберга». На заседании присутствовали Варейкис, Дерибас, Бирюков, Захаров. В принятом постановлении говорилось:
«1. Поручить т. Дерибасу (НКВД) опечатать немедленно личный и домашний архив Лемберга и разобрать его. 2. Расследовать все обстоятельства и причины самоубийства и доложить бюро крайкома ВКП(б). 3. Впредь до особых указаний воздержаться от каких бы то ни было сообщений о самоубийстве в газетах. 4. Похороны Лемберга провести семье. 5. Разре-14

I шить Бирюкову оказать материальную помощь семье на похоро-
ны Лемберга. И. Варейкис».
В ночь с 12 на 13 апреля выстрелил в себя член Приморского обкома ВКП(б), управляющий трестом «Дальтрансуголь» Иван Никифорович Котин. Он скончался в больнице от раны. Дочь Маргарита, студентка университета, позже вспоминала: «Отец
\ часто говорил матери и нам: не считайте меня, пожалуйста, вре-
дителем, я не враг народа. Был внимателен ко всем... В письмах, адресованных обкому и родным, отец писал, что виновным себя перед партией не считает и врагом народа никогда не был. В письме семье наказ — жить дружно, продолжать общее дело в том духе, в котором он нас воспитывал».
22 апреля бюро крайкома ВКП(б) установило, что на Круто-горовском рыбном комбинате долгое время орудовала шайка троц-
I кистов, контрреволюционных элементов, обвинило начальника Ак-
ционерного Камчатского Общества И. А. Адамовича в попустительстве й притуплении бдительности. Не выдержав массированной травли, Иосиф Александрович Адамович, заслуженный и уважаемый человек в стране, застрелился. А 23 апреля бюро крайкома ВКП(б) приняло вот это постановление: «1. Крайком ВКП(б) расценивает самоубийство Адамовича, как акт троцкистско-вредитель-ский, направленный против партии и Советской власти. 2. Поручить НКВД (Дерибасу) расследовать самоубийство Адамовича и доложить. 3. Командировать на Камчатку Вольского (зам. председателя крайисполкома)».
24 апреля бюро Камчатского обкома ВКП(б), продублировав постановление бюро крайкома партии, приняло вот эти пункты:
1 «...Считать ошибочным помещение в «Камчатской правде» сооб-
щения о смерти Адамовича. Поручить т. Мельникову, исходя из этого, дать указание о похоронах Адамовича. Тов. Орлинскому провести митинг в АКО, объяснив самоубийство, исходя из данного решения».
Чуть позже добровольно ушел из жизни заведующий, отделом Хабаровского обкома ВКП(б) В. Н. Пригарин. В предсмертном письме он написал: «Клянусь своей кровью, что я не враг, не троцкист, не предатель...» В записке жене несколько слов: «Тася, милая. Я знаю, тебе будет трудно. Прости меня, дорогая. Я больше мучиться не могу. Люби сына. Прощай, Тасенька! Прощай, сынок!»
Трагично складывались судьбы самих чекистов. Помощник начальника управления Дальлага НКВД Анатолий Ефремович Сорокин, член партии с 1919 года, 15 сентября 1937 года был исключен из партии «за утерю революционной бдительности, связь с врагами народа и их защиту». 14 октября его освободили от ра
15

боты. Не выдержав ложных обвинений, 17 октября 1937 года он покончил жизнь самоубийством. В партии А. Е. Сорокина восстановили 18 июля 1989 года (посмертно).
Картина кануна XII краевой партийной конференции будет неполной, если не сказать о том, что в крае полным ходом шли заседания сессий Военной коллегии Верховного суда СССР, спе-. циальной коллегии Дальневосточного краевого суда и военных трибуналов на Дальневосточной и Амурской железных дорогах и в подразделениях ОКДВА и КАФ.
Так, по приговору спецколлегии Дальневосточного краевого суда были приговорены к расстрелу в городе Рухлове председатель облпромсоюза С. В. Звонов, заместитель председателя А. М. Розовский, заместитель заведующего плановым отделом К. М. Кулиш, главный бухгалтер П. М. Тюриков, в Кировском районе ВКП(б) В. И. Шерстнев и председатель райисполкома И. И. Корякин. Спёцколлегия краевого суда в селе Ерковцы приговорила к расстрелу директора Ерковской МТС А. С. Грейца, а заведующего райзо Ивановского райисполкома С. М. Ступникова и председателя колхоза «Красный партизан» И. А. Григорьева — к 15 годам лишения свободы.
8 мая 1937 года «Тихоокеанская звезда» напечатала статью уполномоченного УПК по ДВК П. Москатова. Он взахлеб писал о расцвете сталинской демократии в обществе победившего социализма. А в следующем номере газеты появилось сообщение о расстреле в городе Свободном 44 «врагов народа» — коммунистов и беспартийных.
В ночь на 15 мая выстрелы прогремели и в краевом центре. В расцвете сил были лишены жизни 11 хабаровских железнодорожников: Н. И. Братченко, М. Ф. Бакалов, Г. А. Цыганков, А. Г. Евдокимов, Е. С. Караулов, И. И. Громов, В. М. Лучин, А. П. Старостин, А. И. Зимин, Г. Л. Тихвинский и Б. Н. Бутынский. Ровно через неделю, 22 мая, снова казнь 11 железнодорожников. Менее чем за месяц в Хабаровске были расстреляны 37 работников Дальневосточной магистрали.
По хроникам тех времен мы знаем, что советские люди вроде бы единодушно одобряли расправу Сталина над врагами Советской власти. Но были люди, и коммунисты, и беспартийные, которые понимали: что-то неладное в стране творится, своими сомнениями делились с товарищами. В одной пространной информации, поступившей в середине мая 1937 года в краевой комитет ВКП(б), содержались не только положительные отклики на проходившие массовые расстрелы работников железных дорог Дальнего Востока, сообщения о которых печатала «Тихоокеанская звезда». Были отзывы и иного содержания.
16

Бухгалтер отдела школ ДВЖД Войнаховский: «На Амурской расстреляли 44 человека, а у нас будет гораздо больше. Трупов будет много, жуткое дело...»
Работник паровозной службы Булат: «Пока на нашей дороге расстреляли 11 человек. Но это только цветочки, ягодки будут впереди. Заглядывать в хронику придется чаще...»
Кондуктор хабаровского резерва Трошин: «Расстрелян Авербах, мой хороший друг, а я бы согласился с ним вместе сидеть...»
2 Дело краевого масштаба 17

Секретарь юридической группы Николаев: «Да, много расстреляно, 44 человека. А теперь нужно ждать, что расстреляют и остальных. Не могу понять, что только делается...»
Машинист депо «Куйбышев» Воронин: «Ни за что расстреляли Кравченко, Мелешкина и Сафронова. Они не виноваты. Тех, кого арестовывают, позже тоже расстреляют. Здесь, по-моему, большой перегиб. Очень жаль мне задушевного друга Остинга...»
Жена командира 6-й эксплуатационной бригады Добролюбова: «Ни за что расстреляли лучших людей: Горчицу, У бей-Волка и других. Убили бы только одного Кагановича, и тогда было бы все в порядке...»
Экономист Петраков: «Всех расстрелянных я хорошо знал, так как работал в Свободном и в управлении дороги. Жаль людей, но, очевидно, кому-то они мешали и кому-то крови нужно...»
У меня не было возможности проследить судьбы этих здравомыслящих и смелых людей, но что-то слабо верится, что были они благополучными...
В обстановке всеобщего страха и неуверенности 30 мая открылась XII Дальневосточная краевая партийная конференция. Позволю себе сказать, что подобной конференции в истории партийных организаций Дальнего Востока не было ни до нее, ни после. Основная тема доклада и выступлений — как лучше выполнить мудрые указания любимого вождя в борьбе с врагами народа. Видимо, сказалось присутствие верного подручного Сталина, палача М. Шкирятова, который фиксировал, кто лучше и сильнее выразит преданность Сталину.
Первый секретарь крайкома И. Варейкис борьбе с врагами народа посвятил целый раздел. Вот лишь некоторые абзацы из него. «Можно ли признать удовлетворительным руководство Дальневосточной железной дорогой, если начальником дороги был японо-троцкистский агент Лемберг?
Как лесная промышленность могла работать лучше, тем более выполнять планы лесозаготовок, если во главе лесной промышленности ДВК на протяжении ряда лет стоял некий Гербек, троцкистский и германский шпион, сознавшийся в этом.
...Из решения крайкома о Камчатке известно, что вскрыто вредительство в аппарате АКО. Этого, разумеется, не было бы, если бы крайком партии лучше руководил Камчаткой, проявлял больше бдительности и контроля, если бы во главе АКО стоял большевик, а не враг партии и Советской власти, каким оказался Адамович...»
Об утрате элементарной человечности и о сверхреволюционной бдительности говорит выступление секретаря парткома Амурской железной дороги С. А. Рыжова. «У нас слабо борются с вра-
18

гами народа,—утверждал этот человек.—Все ли расстреляны враги? Вот по Свободному спустя двадцать дней семьи расстрелянных ходят по городу и терроризируют отдельные семьи. Они до сих пор не убраны. Кто мешает их убрать? Крайком знает об этом деле. Знают обком и местная парторганизация, но они до сих пор молчат, а семьи репрессированных ходят и в целом ряде случаев встречают к себе сочувствие.
...Вот сейчас возьмемся за людей. За машины людей стреляем. За то, что неправильно пути делают — тоже людей стреляем».
От такого откровенного человеконенавистнического призыва даже члены президиума, чувствуется, испытали неловкость. В. Пту-ха, второй секретарь крайкома (кстати, вскоре будет арестован и казнен), бросил реплику: «Врагов стреляем». А И. Варейкис даже попытался сгладить впечатление от речи Рыжова и сказал: «Мы стреляем только шпионов, диверсантов, связанных с японскими контрразведывательными органами. Таких на вашей дороге мы расстреляли 97 человек в течение этого месяца. Других не стреляем, а судим, нельзя так говорить...»
Погромная, разнузданная, оскорбительная для старых коммунистов речь личного посланника Сталина М. Шкирятова сделала незаметными эти реплики. «Нам нужно,—приказывал он,—по-настоящему бороться с врагами народа. Нужно искоренять японо-германских троцкистов, вредителей и шпионов. Смерть изменникам Родины! Так должно быть. Мы с вами будем по-большевистски бороться до конца, а тем, кто изменяет Родине,—смерть!» Этот зловещий призыв фактически обеспечивал партийные органы и средства массовой информации правом на расправу: теперь критика на собрании, и в печати могла стать поводом для ареста, а затем и гибели человека.
Массовые аресты начались в последний день работы конференции. В июле—августе в камерах тюрем на Волочаевской и Знаменщикова уже находились сотни арестованных наших земляков: партработники, военные, специалисты всех отраслей, рядовые граждане. Были переполнены тюрьмы всех областных центров края.
В документах, отправляемых в Москву, сообщалось: в Хабаровске раскрыта дальневосточная правотроцкистская шпионско-вредительская организация... Вот-вот настанет черед и Варейкиса.
Я хочу рассказать подробнее о судьбах нескольких старых большевиков, в том числе тех, кто нашел в себе мужество не даться в руки палачей, сведя счеты с жизнью, и о тех, кто решился на сопротивление.
2*
19

ТЕЛЕГРАММА СТАЛИНУ
Григория Максимовича Крутова, председателя Дальневосточного крайисполкома, арестовали четвертого июня 1937 года во второй половине дня. Одни говорят, что взяли его в машине. Другие утверждают, что это случилось в поликлинике и что арестом руководил давний его знакомый, заместитель начальника Управления государственной безопасности НКВД по Дальневосточному краю С. И. Западный, не ведавший, что и он уже зачислен в соучастники Крутова и будет арестован в августе. Расстреляют их в один день.
Накануне ареста, не пройдя в списки для тайного голосования по выборам крайкома партии и поняв, что это сегодня равносильно приговору, Григорий Максимович отправил телеграмму Сталину с мольбой защитить его. Время летело, а ответа из Москвы все не было.
Убедившись, что Сталин не внял его просьбе, Крутов дозвонился в резиденцию его особоуполномоченного в Хабаровске М. Шкирятова. Тот сонным голосом буркнул: «А, это ты, Гришка, тебя еще не спеленали?» Все надежды на спасение рухнули. Оставалось только ждать. Взять в руки пистолет, как делали это многие, он не решился.
Сталин Крутова знал, не раз встречался с ним и слышал его толковые выступления. Это было, к примеру, в дни предварительного обсуждения проекта Конституции СССР. И во время VIII Чрезвычайного съезда Советов, принявшего ее. Здесь председатель Дальневосточного крайисполкома держал большую речь. Естественно, не обошлось и без восхваления «великого сталинского закона» и его «творца». А на всероссийском съезде именно он, Г. М. Крутов, предлагал президиум съезда и сам сидел в нем по соседству с вождем. Да и подписи Сталина и Крутова под принятой тогда Конституцией РСФСР стояли рядом.
Так что Крутов Сталину был лично известен.
20

Неизвестно было Крутову только одно, что Сталин, этот непревзойденный мастер интриг и провокаций XX века, уже добрался мыслью до Дальнего Востока и намерен руками центрального аппарата НКВД и Управления госбезопасности НКВД по ДВК уничтожить, упрятать, сослать в Тьмуторокань участников так называемой правотроцкистской шпионско-вредительской организации.
Во главе Дальневосточного параллельного правотроцкистского центра (по судебным документам) якобы стояли Я. Б. Гамарник, Т. Д. Дерибас, Л. И. Лаврентьев, И. М. Варейкис, Г. М. Крутое, В. В. Птуха, С. И. Западный, Л. Н. Аронштам, Л. В. Лемберг, Г. Г. Гербек и другие. Такие, например, как немец В. В. Шмидт, работавший еще при Ленине наркомом труда и бывший заместителем Председателя Совнаркома СССР. Все они, конечно, «состояли» в тесных связях с М. Тухачевским, Н. Бухариным, Ю. Пятаковым, Г. Ягодой... А одного из «руководителей» Благовещенского филиала Дальневосточного «центра» И. С. Рыбаченко очень ценит и уважает А. П. Серебровский. Тоже пора укоротить ему руки...
(Имя Александра Павловича Серебровского, немало сделавшего для развития экономики Дальнего Востока, многие годы было незаслуженно забыто. А. П. Серебровский в революционном движении начал участвовать в 1899 году, шесть раз арестовывался царским правительством и один — Временным. В 1905—1906 го-
21

дах — член исполкома Петербургского Совета (фракция большевиков от Путиловского завода). Находясь в эмиграции, окончил Брюссельское Высшее техническое училище. После Октября Серебров-ский возглавлял важнейшие участки народного хозяйства, избирался кандидатом в члены ЦК ВКП(б) с XIV по XVII съезд партии. Он был членом ЦИК СССР всех созывов.
В 1927 году был назначен председателем «Союззолота». А 26 сентября 1937 года, через четыре дня после назначения наркомом, прямо из больницы на носилках Александра Павловича унесли в тюрьму и вскоре расстреляли.)
Для создания на Дальнем Востоке громких политических процессов была подобрана специальная группа работников центрального аппарата НКВД. Вот что об этом рассказывал в документальном очерке «Цена истины», опубликованном в «Тихоокеанской звезде», работник Управления КГБ СССР по Хабаровскому краю С. Николаев: «23 апреля из Москвы в Хабаровск прибыла группа сотрудников центрального аппарата НКВД во главе с Мироновым. Бе задачей было разобраться с обстановкой в крае, оказать практически помощь дальневосточным чекистам в разворачивании борьбы с троцкизмом. Однако вскоре член этой бригады А. А. Арнольдов объяснил своему брату истинную задачу: «В Москве имеются сведения, что Дерибас и ты не верите в дела (по организованному троцкизму.— С. Я.), поэтому бригада послана, чтобы показать, что у вас делается в крае и как свободно орудуют троцкисты...» На встречах с оперработниками краевого аппарата Арнольдов высокомерно назвал их «таежниками», не умеющими работать «новыми» методами. Суть их сводилась к запугиванию арестованных, фальсификации протоколов, конвейерным допросам и т. д.
Дерибас критически отнесся к приезду бригады, хотя понимал, что растущий в стране накал борьбы с разноликими «врагами народа» не останется без последствий и здесь. Но в июне 1937 года Дерибаса вызвали в Москву за новым назначением. Вместо него в Хабаровск прибыл В. А. Балйцкий, комиссар 1 ранга, бывший нарком внутренних дел Украины. А несколько раньше в Москву был отозван Миронов. Принявший руководство бригадой Арнольдов перешел в подчинение Балицкого. Оставшись без сдерживающей силы, которую в определенной мере представлял Дерибас, бригада приступила к делу.
Из Москвы пришли материалы, «уличавшие» председателя крайисполкома в троцкистской деятельности, с санкцией на его арест. Грозовые тучи стали собираться и над головами чекистов-дальневосточников. 3 июня 1937 года по приказу НКВД СССР был арестован и этапирован в Москву начальник транспортного отдела 22

УНКВД М. Д. Витковский. За ним последовал ведущий сотрудник контрразведывательного отдела Д. Ф. Шилов, а десять дней спустя за решеткой оказался А. К. Михеев — работник кадрового аппарата УНКВД.
Неожиданно в первых числах июня Балицкий был отозван в Москву, а Дерибас вновь вернулся в Хабаровск. В первые же дни он убедился, что в управлении машина беззакония набрала такие обороты, что ее едва ли возможно остановить...
Вскоре Арнольдов добился от Дерибаса передачи ему следственного дела на Крутова. К Крутову он решил применить отработанный метод допроса: выдавая себя за представителя ЦК партии, Арнольдов уговаривал арестованных, чтобы они «в интересах партии, Советской власти» сознались в преступлениях, в которых их обвиняют. Если они будут упорствовать, их могут обвинить в шпионаже, он уверял при этом арестованных, что такие показания на них уже есть. Такие провокации Арнольдову нередко удавались.
Неизвестны детали первого разговора Арнольдова с Крутовым. Но после него арестованный «заговорил».
На основании показаний Крутова и Гербека Арнольдов добивался от Дерибаса ареста еще более тридцати человек, в основном руководителей краевых советских, партийных и хозяйственных органов. Среди них было несколько руководящих работников краевого аппарата НКВД. Дерибас еще пытался вмешаться в процесс начавшейся кампании репрессий. Ознакомившись с протоколом допросов Крутова, он возразил Арнольдову: «...Вы хотите разгромить всю парторганизацию и оставить ДВК без работников... Это не Крутов дает показания. Это показания Арнольдова». И добавил: до тех пор, пока показания Крутова не будут подтверждены другими лицами, протоколы его допросов в Москву он посылать не станет, аресты санкционировать не будет.
Похоже, что Арнольдов искренне верил в существование на Дальнем Востоке активно действующей троцкистской организации, а себя считал ее первооткрывателем. А коль так — нужны решительные действия. В тайне от Дерибаса и его заместителя Западного он отправил на имя руководства НКВД СССР копии протоколов допросов Крутова и Гербека и письмо, в котором указывал на «тяжелую обстановку» и сопротивление Дерибаса и Западного».
Вот тут-то я решительно не соглашусь с чекистом С. Николаевым в том, что «...Арнольдов искренне верил в существование на Дальнем Востоке активно действующей троцкистской организации, а себя считал ее первооткрывателем». По моему глубокому убеждению, основанному на знакомстве с протоколами допро
23

сов Г. М. Крутова, М. Я. Чернина, Э. Г. Райхмана и других арестованных руководителей края, именно он, А. А. Арнольдов, личный посланник Н. Ежова, и его бригада сфабриковали эту гигантскую правотроцкистскую шпионско-вредительскую организацию по заданию Сталина. Его А. А. Арнольдов получил, возможно, через наркома Н. Ежова, а уточнил на месте у М. Шкирятова, с которым А. А. Арнольдов не раз встречался накануне подготовки XII Дальневосточной краевой конференции.
О фабрикации подобных дел подробно говорил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев. В частности, он признал: «...Еще более широко практиковалась фальсификация следственных дел в обла-
24

стях... По материалам следственных дел того времени получается, что почти во всех краях, областях и республиках существовали якобы широко разветвленные «правотроцкистские диверсионно-вредительские организации и центры». И, как правило, эти «организации» и «центры» почему-то возглавлялись первыми секретарями обкомов, крайкомов или ЦК нацкомпартий.
В результате этой чудовищной фальсификации подобных «дел», в результате того, что верили различным клеветническим «показаниям» и вынужденным оговорам себя и других, погибли многие тысячи честных, ни в чем не повинных коммунистов... Сложилась порочная практика, когда в НКВД составлялись списки людей, дела которых подлежали рассмотрению на Военной коллегии, и им заранее определялась мера наказания. Эти списки направлялись Ежовым лично Сталину для санкционирования предлагаемых мер наказания. В 1937—1938 годах Сталину было направлено 383 таких списка на многие тысячи партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников и была получена его санкция».
В «проработке» Дальневосточного нелегального центра, вероятно, участвовала большая группа неплохо осведомленных в делах региона работников. Предстояло «повязать» в единое дело многие тысячи людей, работавших во всех отраслях народного хозяйства, на железнодорожном, морском и водном транспорте, в учреждениях культуры, здравоохранения, учебных заведениях,
25

в правоохранительных органах. «Зачисленные» в участники организации Н. А. Кубяк, Н. И. Перепечко, С. В. Мрачковский, Я. П. Бра-вин и многие другие к этому времени находились вне пределов Дальнего Востока. Их связи тоже надо было «проследить» и этапировать в Хабаровск и другие города региона.
В результате большой работы удалось «выяснить», что Лаврентьев и Гамарник были «связаны» еще по работе на Украине, и Лаврентьев был известен Гамарнику как скрытый троцкист. Перед выездом на Дальний Восток Г. М. Крутов и Л. И. Лаврентьев вроде бы были «приняты» Гамарником, который ввел их в курс нелегкой работы троцкистов и правых на Дальнем Востоке.
«Узнали» они о подробностях беседы Л. И. Лаврентьева и И. М. Варейкиса, которому предстояло заменить Лаврентия Иосифовича на посту первого секретаря Далькрайкома ВКП(б). Член партии с 1910 года «проинструктировал» И. Варейкиса о нелегальном ДВ центре и «рекомендовал» людей, на которых можно будет опереться в борьбе против... Советской власти. Нелепее ничего нельзя было придумать.
Неоценимую помощь командированным из столицы «специалистам» оказывали местные оперчекисты, также накопившие «богатый опыт» по созданию фальшивых повстанческих организаций. Они гордились акцией «Амурцы», после которой многие сотни ни в чем не повинных крестьян были расстреляны, сосланы в спецпоселки и погибли в лагерях от непосильного труда и нечеловеческих условий жизни. Знаю, что крайне «ценную» информацию следователи получали от Хабаровского подразделения ведомства Маленкова в ЦК ВКП(б).
Павла Михайловича Таныгина на Дальний Восток 26 февраля 1932 года направил секретарь ЦК ВКП (б) П. П. Постышев. Здесь Таныгин работал секретарем крайкома партии по транспорту. 7 марта 1934 года его избрали первым секретарем Приморского обкома партии. С января 1937 года он — второй секретарь Винницкого обкома КП Украины. 26 июля 1937 года — заведующий ОРПО (руководящих партийных органов) Далькрайкома ВКП (б). П. Федин пишет Г. Маленкову: «Бывший первый секретарь Приморского обкома партии Таныгин П. М. был связан с врагом народа начальником Дальтрансугля Котиным И. Н., участвовал в организации встречи Рыкова во Владивостоке. Прошу дать указание для расследования...» Г. Маленков меры «принял»: П. М. Таныгина этапом доставили во Владивосток и 6 июня 1938 года расстреляли. Федина, правда, тоже расстреляли, и даже двумя днями раньше, в Хабаровске.
На ОРПО крайкома партии равнялись в обкомах ВКП (б). У заведующего отделом Амурского обкома партии вызвала сомнение 26

биография члена ВКП(б) с 1920 года, выпускника академии земледелия Михаила Ефимовича Полетаева. 5 июня 1937 года он просит: «Проводимую нами работу по проверке благонадежности этого человека для всестороннего выяснения необходимо дополнить через органы НКВД, ведущие следствие по Дальневосточному троцкистскому центру (Г. М. Крутова, одного из «руководителей» центра, арестовали 4 июня, а в Благовещенске на другой день уже знали о ДВ центре.—Л. С). Записка написана по согласованию с первым секретарем обкома партии Косокиным». Органы «разобрались»: Г. Е. Полетаева и... первого секретаря К. К. Косо-кина расстреляли в одну ночь — с пятого на шестое июля 1938 года.
Не помогали заверения в верности интересам партии и желании решительно бороться с врагами народа. Второй секретарь Хабаровского горкома ВКП(б) Г. С. Виноградов 22 июля 1937 года писал: «За время пребывания в партии никаких взысканий не имел. К оппозициям и антипартийным группировкам не принадлежал, колебаний в проведении линии партии не допускал. Активно боролся с японо-немецкими, троцкистско-бухаринскими, фашистскими шпионами и диверсантами, всеми врагами советского народа». Но уже 22 сентября 1937 года появляется постановление бюро крайкома ВКП(б): «Снять второго секретаря Хабаровского горкома ВКП(б) Виноградова с работы и исключить из партии, как двурушника. Дело передать на него в НКВД». Г. С. Виноградова казнили в Хабаровске в конце мая — начале июня 1938 года.
Специалисты «мозгового центра», занятые разработкой крупнейшей провокации, старались оправдать «высокое доверие». Когда Шкирятов прибыл в Хабаровск, они доложили ему о готовности начать ее, хотя у них не все стыковалось и многое, как говорится, было шито белыми нитками. Но на «мелочи» не обращали тогда внимания. Ознакомившись с планом операции, он дал «добро» в своей погромной речи на конференции.
0 готовности к ее проведению к приезду «особо уполномоченного» на Дальний Восток говорят, к примеру, такие факты: 16 января 1937 года арестовали председателя Приморского обл-плана, члена партии с 1905 года, активнейшего участника Октябрьской революции, соратника В. И. Ленина В. В. Шмидта, который якобы был одним из главных лидеров Дальневосточного центра.
1 июня 1937 года появился первый «компромат» на бывшего первого секретаря Амурского обкома и Далькрайкома ВКП(б), работавшего к этому времени вторым секретарем Ростовского обкома партии, В. А. Верного. Ф. Музычук, член ВКП(б), писал: «Известно, что у Лазари Моисеевича Кагановича, соратника на
27

шего вождя великого Сталина, есть много ценнейших речей, докладов по вопросам партработы. В своей брошюре «Очередные задачи парторганизации в связи с перевыборами партийных органов» Верный даже имени тов. Кагановича не упоминал. В своей брошюре Верный в двух местах называет вождя великого Сталина. А в ответственном докладе на 11-й и 31-й страницах об очередных задачах парторганизаций в связи с перевыборами партийных органов нашей великой партии Ленина—Сталина докладчик Верный не привел ни одной цитаты, ни одного указания нашего любимого тов. Сталина. Я считаю, что у Верного — это не случайное явление».
Десятого июня в быстро пухнущем деле В. А. Верного появляется вот это сообщение первого секретаря крайкома ВЛКСМ А. Чернявского. «На вашу просьбу рассказать о связях бывшего секретаря крайкома ВКП (б) Верного и секретаря крайкома ВЛКСМ Листовского сообщаю следующее: В. А. Верный всегда исключительно положительно отзывался о работе Листовского на Дальнем Востоке.
Когда я в декабре т. Верному сообщил ряд фактов, ставивших под сомнение участие Листовского в гражданской войне и борьбе с басмачеством, т. Верный обещал мне факты проверить. Во время съезда Советов в Москве он сообщил мне, что все эти факты не подтверждаются и Листовский честный проверенный человек.
Сейчас на фоне того, что открывается с Листовским, по меньшей мере кажется странной оценка, какую Верный давал Ли-стовскому. Все товарищи, работавшие в комсомоле, говорят о большой дружбе Листовского с Верным».
Хотя аресты «врагов народа» еще идут и многие заключенные в тюрьмах еще и не допрашивались, но для заведующего отделом ОРПО уже давно все ясно: «центр» существует. Об этом речь в письме, которое спецпочтой пошло в Москву.
Секретарю партколлегии КПК при ЦК ВКП(б)
тов. Шкирятову
При этом направляю вам копию отправленного мною Г. Маленкову материала о Верном. Материал довольно серьезный. Прошу вас дать указание о расследовании.
Зав. ОРПО ЦК ВКП(б) тов. Маленкову
Направляю вам часть материалов на бывшего 3-го секретаря и заведующего отделом организационной работы и руководящих партийных органов Далькрайкома ВКП (б) Верного.
Как вам уже известно, на Дальнем Востоке вскрыт троцкист
28

ский центр, в состав которого входили бывший председатель крайисполкома Крутое, бывший начальник Дальлеса — немецкий шпион Гербек, бывший начальник ДВЖД — вредитель Лемберг, бывший заместитель командующего ОКДВА Сангурский.
Из прилагаемых материалов видно, что Верный, как руководитель лесной промышленности в крайкоме ВКП(б), имел личную связь с Гербеком и покровительствовал ему. Кроме того, в самом аппарате крайкома партии также орудовали троцкистские бандиты, с одним из троцкистов, ныне также арестованным Петкеви-чем — заместителем заведующего промотделом, также имел личную связь, всячески покровительствовал ему.
Защита троцкиста Миронова, подозрительное компрометирование работников крайкома (см. заявление заведующих отделами Эстрина и Никонова), его поведение с К рутовым, покровительство бывшему секретарю крайкома ВЛКСМ Листовскому (не заслуживающему политического доверия) и, как сейчас выясняется, имевшего личную, близкую связь с троцкистскими бандитами Де-ревцовым, Баженовым и другими врагами народа; окружение себя работниками — троцкистами (Левин, помощник Верного — троцкист, другой помощник — Азанова, муж которой сейчас арестован), все усиливающиеся сигналы о том, что сам Верный в 1923 году имел троцкистские колебания в Свердловском университете, о чем вы ознакомитесь из прилагаемых материалов,— заставляют поставить вопрос о политическом доверии Верному. Кроме того, по меньшей мере является странным, что Верного рекомендовали на ответственную партийную работу.
Считаю своим долгом материалы о Верном направить вам.
С товарищеским приветом
Зав. ОРПО Федин.
16 июня 1937 г.
Доставленный в город на Амуре из Ростова-на Дону этапом, В. А. Верный погибнет менее чем через год. А «нужен» он был в Хабаровске как руководитель «запасного» нелегального центра. Он был создан якобы по директиве Рыкова. В него, кроме Верного, «зачислили» И. В. Слинкина, М. П. Вольского, Н. А. Мяки-нева, С. И. Овчинникова, Н. И. Василевича, В. М. Петкевича, Е. Б. Каплана, Э. Г. Райхмана, И. Г. Петрова...
Ему, «центру», подчинялись созданные следователями на бумаге многочисленные филиалы во всех девяти областях, входивших тогда в Дальневосточный край — Амурской, Нижне-Амурской, Зейской, Еврейской, Сахалинской, Камчатской, Уссурийской, Приморской и Хабаровской, в ведущих отраслях промышленности, на транспорте, в учреждениях культуры, здравоохранения, торговли,
29

в Особой Краснознаменной Дальневосточной Армии, Амурской Краснознаменной флотилии, пограничных частях, «Дальстрое», в самом НКВД.
«Возглавляли» их, конечно же, опытнейшие партийные и хозяйственные работники, видные военачальники. Так, «Автономную Камчатку» создал не кто иной, как Иосиф Александрович Адамович, прошедший в Красной Армии путь от командира отряда до наркомвоенкома Белоруссии.
В Амурской области вдохновителем шпионско-вредительской организации «оказался» Константин Константинович Гавеман, член партии с 1903 года, председатель облисполкома. Смерть настигла его в Благовещенске.
На Колыме «контрреволюционерами, шпионами и вредителями» якобы командовал старый большевик, сподвижник Дзержинского Эдуард Петрович Берзинь со своими помощниками — начальником Северовостоклага Иваном Филипповым, бывшим начальником этого лагеря Эзертисом Калнинем, прокурором Августом Сау-лепом. В личном деле Э. П. Берзиня, хранящемся в архиве крайкома КПСС, лишь одна бумажка: «Освобожден за ненадобностью».
Какие же задачи поставили сталинские мастера провокаций перед созданной в их воображении Дальневосточной правотроцкист-ской шпионско-вредительской организацией? Устами «разоружившихся» «членов центра» они утверждали: «Созданный в стране сталинским руководством режим стал невыносим. Время открытых дискуссий со сторонниками генеральной линии прошло. Ор
30

2 А.С.Сутурин Дело краевого масштаба


ганизация троцкистов и правых готовила переворот в стране с целью свержения Советской власти и восстановления капиталистической системы. На Дальнем Востоке предполагалось с помощью Японии образовать буржуазное правительство, в него должны были войти троцкисты и правые».
На встречах с «лидерами» центра Я. Б. Гамарник не раз якобы говорил, что обстоятельства стерли грани не только между троцкистами, правыми, зиновьевцами, но и между меньшевиками, эсерами и просто кулаками и белогвардейцами, так как они все стремятся к одной поставленной цели — свержению Советской власти и реставрации капитализма в СССР.
Это «откровение» имеется в протоколе допроса М. Черника от 13 февраля 1938 года, когда Гамарника уже не было в живых. «Центру» якобы удалось полностью захватить влияние и руководство партийным и советским аппаратом, важнейшими отраслями народного хозяйства ДВК.
А это уже не из показаний «разоружившихся» участников мифической организации. 13 сентября 1937 года И. ВареДкис, находившийся еше на свободе, на III пленуме крайкома ВКП (б) говорил: «Вы не забывайте, т. Пыжиков, и все, кто присутствует здесь из Зейской области, что на Амурской дороге мы вскрыли разветвленную троцкистско-бухаринскую японо-шпионскую организацию. В течение стольких месяцев расстреливаем этих людей, никак перестрелять не можем. Все эта идет по линии НКВД. Не слышно, чтобы чем-нибудь особенным в этом отношении отли-
31

чились свои работники или показали пример, по крайней мере Зейский обком. Очень тихо, очень плохо у вас. Для нас является условием — это выкорчевать всех врагов...
Я не останавливаюсь на других областях не потому, что у них все в порядке. Я уже изложил нашу точку зрения и не останавливаюсь на этих областях с характеристикой не потому, что там хорошо, а должен отметить, что и в остальных областях то же самое, мы еще не добрались по-настоящему до низовой сети японо-троцкистских бухаринских организаций.
Из того, что мы имеем в ДВК теперь, совершенно очевидно, что здесь была единая, разветвленная, чрезвычайно мощная, захватившая основные командные посты, в том числе и политическое руководство в крае, японская шпионская троцкистско-ры-ковская организация. Поэтому было бы наивно думать, что в низах у нас в райкомах, в первичных организациях, в хозяйственных и советских органах нет врагов. Там масса врагов, там разоблаченные агенты сидели в обкомах, держали в руках ответственные органы, включая крестьян и рабочих, создали разветвленную сеть. Для того, чтобы вскрыть этих людей, и как можно скорее, не надо ждать заявлений и поступления материалов, не. представлять из себя почтовые ящики, а по-большевистски возглавить все это дело и до конца разоблачить врагов. Мы не можем затягивать это дело, затягивать не годится. Нельзя собирать пленумы и сообщать об исключенных... Нам нужно кончать с этим делом и кончать как можно быстрее».
Недостатки в работе ведущих отраслей экономики, развитии культуры, обеспечении населения всем необходимым, безусловно, были, и немалые. Край напоминал огромную строительную площадку. Возводились новые города, заводы, фабрики. Многие упущения шли из-за неповоротливости, а порой элементарного невнимания центральных ведомств, просчетов в планировании, слабости материально-технического обеспечения, порой и халатности. Несомненно, сказывались удаленность друг от друга населенных пунктов и бездорожье. Но тогда все провалы в выполнении планов, в сдаче объектов объяснялись исключительно вредительством, шпионажем, происками врагов народа. Объективные сложности в расчет не брались. Так, срывы планов по добыче рыбы объяснялись вражескими действиями председателя правления Акционерного Камчатского Общества И. А. Адамовича, первого секретаря Сахалинского обкома ВКП(б) П. М. Ульянского, управляющего «Дальгосрыбтрестом» Я. Н. Берковича, управляющего «Крабтре-стом» И. А. Чаплыгина. Филиал центра, «возглавляемый» Г. Г. Гер-беком, «всячески тормозил» развитие лесной промышленности. Заведующий крайздравом М. Д. Шрайбер «организовал» уничтоже-32

ние посевов, готовился к «заражению» населения чумой и холерой. Работники крайзу И. А. Василевич, С. М. Чеманов, Я. И. Хав-кин, управляющий «Зерживтрестом» Й. Е. Капралов и другие «вносили» разлад в работу сельского хозяйства.
Самые невероятные планы были придуманы для филиала, якобы действующего в ОКДВА. Его мнимые члены Хаханьян, Сангурский, Лапин, Дзыза, Деревцов, Шпаковский «выполняли» директивы Гамарника, направляли свои действия на подрыв боевой мощи ОКДВА.
«В своем плане уничтожения командного состава, — пишет в книге «Сталин и его время» известный советский историк А. В. Антонов-Овсеенко,—Сталин отвел маршалу В. К. Блюхеру две роли: сначала — судьи, потом — жертвы. Но прежде чем он появился в зале Специального судебного присутствия Военной коллегии Верховного суда СССР 11 июня 1937 года, ему пришлось не на сцене, а в жизни доказать свою готовность к исполнению сталинских предначертаний. Действуя в тесном контакте с Дальневосточным управлением НКВД, он заменяет арестованных «врагов» новыми командирами и, по мере уничтожения вновь назначенных, ставит на их место других. Судя по сохранившимся текстам телефонных переговоров, маршал верил докладам функционеров НКВД. Картина, представленная командующему армией, выглядела устрашающей. Оказывается, в среде высшего комсостава ОКДВА существовал широко задуманный план, увязанный с генеральным штабом японской армии. Из показаний арестованных предателей следует, что в заговор вовлечены представители всех видов и родов оружия...»
Одним из первых среди руководителей высокого ранга был схвачен командующий Приморской группой войск Иван Федорович Федько. Сменивший его 4 июля 1937 года командарм второго ранга Михаил Карлович Левандовский погиб через год. Арестовали также участника легендарного штурма Волочаевки, дважды орденоносца Я. 3. Покуса, только что, 12 июня 1937 года, назначенного заместителем командующего ОКДВА. В то же лето забрали начальника штаба А. Ф. Балакирева, командующего военно-воздушными силами ОКДВА И. Д. Флеровского, помощника командующего по материальному обеспечению С. И. Беккера, 2 июля 1937 года взяли трех командиров дивизий: В. Ю. Рохи, Л. М. Гавро и Л. С. Фирсова.
Тогдашний заместитель начальника политуправления И. Д. Вай-нерос заявил на XII Дальневосточной краевой партконференции: «Вредители так вели свою работу, что, начиная одновременно десятки объектов на разных участках, они к концу года оставляли их незаконченными, и красноармейцы и командиры не могли по-
3 Дело краевого масштаба
33

лучить жилища, и наши части в зимний период оставались в палатках... Вредители создавали беспорядок с обеспечением строительными материалами и правильным использованием рабочей силы...»
Сигнал подан, и на четвертый день работы конференции арестовывают заместителя Блюхера по материальному обеспечению Г. А. Дзызу. Член партии с апреля 1917 года, он выступал на
34

конференции с отчетным докладом ревизионной комиссии. Под нож попали начальник строительного управления Кащеев, командующий бронетанковыми войсками С. И. Деревцов, руководитель хозяйственного подразделения М. С. Коробочкин, редактор газеты «Тревога» В. М. Мирин.
В отсутствие Блюхера временно исполняющим обязанности командующего остался Вайнерос, назначенный вскоре начальником политуправления. На партсобрании штаба ОКДВА он сказал: «Разговоры «кому верить, кому нет?»—это не наши разговоры. Нам нужно верить всем, кто не на словах, а на деле борется за генеральную линию партии. Кто по-большевистски борется за выкорчевывание врагов народа — японо-германских шпионов и диверсантов... У нас большой успех, но предстоит огромная работа, чтобы до конца выкорчевать всех врагов народа». Не прошло и двух недель, как пламенного корчевателя Вайнероса тоже выкорчевали в соответствии с «генеральной линией».
Не желая быть жертвой ретивых исполнителей сталинских преступных указаний и стать причиной новых арестов, застрелился комиссар 34-й стрелковой дивизии В. Ц. Ланде. Не выдержав ложных обвинений в причастности к военно-фашистскому заговору в ОКДВА и шпионаже в пользу японской разведки, 21 сентября 1937 года в Хабаровской внутренней тюрьме НКВД покончил жизнь самоубийством легендарный командарм гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени и ордена Ленина Альберт Янович Лапин.

Одного за другим терял своих соратников маршал Блюхер, но оставался покорным преступной воле хозяина. Еще в сентябре 1937 года первый секретарь крайкома партии И. М. Варейкис, член партии с 1913 года, направил генсеку шифровку, в которой предлагал ограничиться в борьбе политическими мерами. Однако вождь предпочитал всем иным мерам — топор. Вскоре Сталин убрал Варейкиса с Дальнего Востока (потом казнил), а на его место прислал бывшего начальника отдела кадров НКВД Георгия Стацевича (его впоследствии тоже казнил). Блюхер, будучи в Москве, писал новому секретарю крайкома партии: «Что касается товарища Сталина и ЦК партии, то своим решением от 3 октября о снятии Варейкиса они дали политический ответ на неправильную линию Варейкиса, изложенную в его телеграмме».
36

Очередь самого Блюхера подойдет осенью 1938 года. Вдова маршала Глафира Лукинична вспоминает, как в июле в Хабаровск прибыли начальник Главного политуправления РККА Мехлис и тогдашний начальник пограничных войск НКВД Фриновский: «С Василием Константиновичем они долго беседовали в его домашнем кабинете. Зайдя в спальню за папиросами, напряженный внутренне муж попросил принести сюда коньяку. Я стала просить ни в коем случае не пить. За стеной же они... «Ты знаешь,— сказал Василий Константинович,— сейчас мне крайне необходимо. Приехали акулы, которые хотят меня сожрать. Они меня или я их, я не знаю. Второе мало вероятно».
37

Когда по случаю победы 6 августа у озера Хасан и в связи с восьмой годовщиной ОКДВА в Хабаровске проходила демонстрация трудящихся, имя маршала Блюхера не вспомнили ни разу. Ни одного его портрета в городе и на площади...
18 августа В. К. Блюхер вылетел в Москву. Здесь на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) его раскритиковали за неоправданные потери у озера Хасан, вывели из Военного Совета при наркоме обороны, сняли с поста командующего Дальневосточным фронтом. Генсек на сей раз надеЛ маску беспристрастного арбитра, он вроде бы не потерял благорасположения к маршалу, он даже советовался с ним по поводу военного строительства на Дальнем Востоке.
Пришли за Блюхером 22 октября 1938 года. Он в это время, по предложению Ворошилова, отдыхал на его сочинской даче «Бочаров ручей» ...Истязали маршала четверо следователей — по очереди и все вместе. Фамилия одного позднее стала известна — Иванов. Палачи вырвали у Блюхера глаз, положили на ладонь: «Будешь запираться, вырвем второй». (Этот эпизод отражен в документах прокуратуры.) О последнем часе полководца сохранились лишь устные предания. По одному из них он, вызванный в кабинет Берии, набросился на палача и был застрелен на месте.
Неисчислимый вред был нанесен Тихоокеанскому флоту. Истребляя командный состав флота, Сталин применял свой излюбленный и многократно повторенный прием: вызов в столицу, новое назначение и арест. И — уничтожение второй волны командующих и комиссаров, заступивших на внезапно освободившиеся посты. Флагман флота 1 ранга Михаил Владимирович Викторов участвовал в Октябрьском вооруженном восстании, сражался на фронтах гражданской войны, командовал военно-воздушными силами флота.
В мае 1937 года М. В. Викторова вызвали в Москву и объявили о назначении начальником Военно-Морских Сил РККА. В декабре — арест. Одновременно с Викторовым казнили члена Военного Совета, комиссара 2 ранга Г. С. Окунева, командующего ВВС флота комдива Л. И. Никифорова, начальника береговой обороны комдива А. Б. Елисеева.
Заместитель начальника политуправления Тихоокеанского флота дивизионный комиссар М. В. Лавров, участник гражданской войны, в мае 1936 года был награжден орденом Ленина, а в октябре 1937 года арестован вместе с другими «врагами народа». В тридцать восьмом накатилась еще одна волна арестов и казней. Все заступившие на посты ранее репрессированных тоже оказались «врагами» и «японскими шпионами»: новый командующий флотом флагман флота 1 ранга Г. П. Киреев, начальник штаба
38

О. С. Солонников, член Военного Совета Н, В. Волков. Последний оказался единственным, кто уцелел и вернулся на свободу после 18 лет лагерей.
Подсчитывая общие потери, понесенные в годы террора армейской парторганизацией, Ю. Петров в книге «Партийное строительство в Советской Армии и Флоте» приводит такие данные: к концу 1937 года численность членов партии в РККА уменьшилась по сравнению с 1932 годом вдвое — до 150 тысяч. Если учесть, что среди политработников беспартийных быть не могло, а в командном составе членов партии насчитывалось не менее 90 процентов, то общий урон (без учета особистов, которых было в армии 25 тысяч) после сталинских репрессий составляет не менее 80 тысяч.
Так трагически завершился разгром командования ОКДВА, Тихоокеанского флота и пограничной охраны Дальнего Востока. Причислив видных военачальников и грамотных талантливых молодых командиров и комиссаров, рядовых бойцов к якобы существовавшему в ОКДВА и на флоте военно-фашистскому заговору, И. Сталин уничтожил цвет и надежду Вооруженных Сил страны.
И еще одна группа людей, причисленных к «центру». Много лет я не мог найти ответ на вопрос, почему из моей родцой забайкальской деревни весной 1937 года первыми арестовали партизан. И от других не раз слышал: в их селах первыми брали участников гражданской войны и Октябрьской революции.
Знакомясь с «признаниями» участников мнимой организации,
39

нашел ответ. Бывшие партизаны — во всех отношениях очень опасные для власти люди: пользуются авторитетом среди масс, смело высказывают свое мнение и как боевики очень развиты. Вот и отправились, начиная с тридцатых годов, красные партизаны во главе колонн заключенных в сталинские концлагеря.
Каков же итог этой крупнейшей политической провокации? Печальный и трагический. Репрессии, последовавшие после ареста Г. М. Крутова в городах и селах, рабочих поселках и небольших деревеньках, дальних и ближних гарнизонах, на кораблях и пограничных заставах, охватили многие тысячи людей.
Канули в неизвестность почти все директора крупнейших предприятий региона: И. М. Жданов, Я. Б. Везбин, К. Н. Ко-робкин, Метелица, А. В. Шишков, И. В. Карапотницкий; уполномоченные центральных ведомств, все первые секретари обкомов, горкомов, в том числе шесть бывших первых секретарей Даль-крайкома ВКП(б): Н. А. Кубяк, И. Н. Перепечко, Л. И. Лаврентьев, И. М. Варейкис, Г. М. Стацевич, С. М. Соболев; седьмой — Я. Б. Гамарник — застрелился.
Десятки сел обезлюдели, просто-напросто исчезли с карты края: Союзное, Помпеевка, Большемихайловское, Маломихайловское, Катон, Степаново, Ново-Георгиевка, Большая Ферма, Нижняя Ферма, Флугово...
В моей почте сотни писем с подробностями тех страшных дней. Приведу лишь два примера. Валерия Александровна Герасимова из села Дежнева Еврейской области, у которой отца,
40

тракториста Александра Воронова, в возрасте 27 лет увели навечно 8 ноября 1937 года, рассказывает о третьей за два года страшной волне «умыкания» ни в чем не повинных крестьян. «Тот год я хорошо помню, — пишет Валерия Александровна.— Урожай выдался отменный. Но убирать его было некому. Замели подчистую еще уцелевших стариков и даже подростков. Пшеница сыпалась на корню, а то зерно, что успели привезти на ток, загоралось в буртах.
Арестованных из окрестных деревень свозили в наше Деж-нево и размещали в сарае. После обеда к селу причалил мрачный пароход. И потянулась эта униженная и оскорбленная масса крестьян, насильно оторванных от земли и родных очагов, под усиленной охраной к пароходу. Рядом с дюжими крепкими военными шли злые овчарки, готовые в любую секунду броситься на людей.
От самой комендатуры арестованных сопровождали матери, жены, дети. Над селом неслись душераздирающие, нечеловеческие крики. Обезумевшая от горя /толпа дежневцев и приехавших крестьян из Биджана, Нового, Башмака, Воскресенского, Преображе-новки двинулась вдоль берега по воде за пароходом. Картина была потрясающая. Казалось, сама река стонала и рыдала. Бедные женщины нутром чуяли: теперь крышка, помрут с голоду. Ведь увозили кормильцев. Тогда семьи были большие: восемь — десять человек в каждой.
Арестами и отправкой руководил начальник районной милиции Николаев. К нему подошла жена Степана Кутенких, арестованного, несмотря на древний возраст, спросила: «За что берете наших мужей?» Он благим голосом закричал на почерневшую от страданий крестьянку: «Убирайся, стерва, а то убью!» — и схватился за пистолет...»
Ретивые сыщики и мародеры добирались до самых глухих, казалось бы, богом забытых мест края: На небольшом прииске Иерохон в Верхнебуреинском районе мужчины вручную, с тачкой, киркой и лопатой добывали золото. Связи с городом никакой — ни телефонной, ни по радио. Летом люди до прииска добирались пешком по тропе, в студеную пору — по пробитому вдоль нее зимнику. «Каждый человек в поселке,—пишет Евдокия Деомидовна Щеголева, — был на виду и никуда не отлучался, разве что на покос или на рыбалку в выходные дни. Но и сюда 12 августа явились вооруженные военные и арестовали сорок мужчин. Остались больные да те, кто был в тайге. Во время обыска забирали все мало-мальски пригодные вещи, особенно охотились за бонами. Погнали наших родненьких как бессловесную скотину. Все они канули как в воду. Среди них были мой отец Деомид Александ
41

рович Щеголев и старший брат — Деомид. Только в 1958 году получили справки, что постановление «тройки» УНКВД по ДВК от 15 октября 1937 года отменено, и они реабилитированы. Где умерли и когда, где захоронены, об этом ни слова».
В следующих очерках я поименно назову многих без вины пострадавших наших земляков и расскажу, как трудно ж иди их самые близкие люди с позорным клеймом «дети врагов народа». А пока вернусь к началу очерка—к Крутову и его телеграмме Сталину.
Мне приходилось слышать мнение: вот, мол, Крутое сам «признался» и других за собой «потянул». Я согласен с Львом Разгоном, прошедшим ад сталинских лагерей, в том, что подло винить не палачей, а жертвы. Почему, к примеру, в своей чудовищной измене «признались» маршал М. Н. Тухачевский, командарм 2 ранга А. И. Корк? Главной причиной, утверждает ученый Лев Финк, сам испытавший изуверские пытки, в неспособности противостоять палачам было чувство психической опустошенности, пугающего ощущения своего одиночества в этом мире, который внезапно оказался страшным. Растерявшиеся люди не могли понять: среди своих — и враги. Нередко жестоко истязали палачи, которых арестованные хорошо знали, даже когда-то водили дружбу.
Надо иметь в виду, что и методы допроса в тюрьмах Ягоды, Ежова и Берии, в том числе и в дальневосточных, не уступали гестаповским. Автор располагает документальными данными, когда хабаровские следователи на допросах насмерть забивали заключенных.
Юрисконсульт Николай Евгеньевич Дулебов просидел в тюрьме на улице Знаменщикова 13 месяцев. На допросы возили его в «дом смерти» на Волочаевской. Там его били и приказывали признаваться в несуществующих преступлениях против Советской власти, шпионаже, вредительстве и диверсиях. Давали бумагу, ручку, ставили столик с хорошей едой и предлагали: «Сознаешься во всем, в чем обвиняешься, то все съешь». Он вначале сопротивлялся. Ему не в чем было признаваться. Он никаких преступлений ни против народа, ни против Сталина не совершал. На третий или четвертый день его начали бить. Ставили в угол, а противоположный конец занимал следователь с массивным мраморным пресс-папье в руках. Он разбегался и изо всех сил бил Дулебова в сердце, и тот падал замертво на бетонный пол. Через некоторое время, если не начинал говорить, металлическими браслетами скрепляли руки за спиной и подвешивали к потолку...
Николай Евгеньевич, страдавший болезнью сердца, почувствовал, что так можно и умереть, и решил «разоружиться» — дать требуемые следователями показания: ведь все равно забьют. Он на
42

писал на себя разные нелепости. Оперчекист прочитал и бросил: «Плохо!» Тогда он придумал, что, живя в Благовещенске, имел собственные пароходы (а до революции были в городе такие, кто владел судами) и якобы расстреливал рабочих. Сам же по близорукости носил очки и не служил в армии, никогда в руках не держал даже ружья. Следователь, познакомившись с его «писаниной», одобрил, и Дулебов съел все, что ему поставили.
Только в зале военного трибунала на улице Серышева узнал, что у него, оказывается, есть однодельцы — две женщины и мужчина. Председательствующий на суде спросил Николая Евгеньевича: «Что же это вы сами на себя наврали? На наш запрос из Благовещенска ответили, что никаких пароходов вы не имели и в жизни даже мухи не обидели». Дулебов ответил, что его очень били, и он писал, чтобы прекратить страдания.
После юрисконсульт понйл, что своим освобождением он обязан не столько трибуналу, сколько изменившейся обстановке в стране. В тюремной камере им передали записку об аресте Ежова. Временно пытки в тюрьме затихли.
«Вернувшись домой,—вспоминает хабаровчанка Татьяна Николаевна, дочь Дулебова,— отец рассказывал, что казнили арестованных, большей частью безвинных, в подвале на Волочаев-ской. Заводили тракторный мотор, чтобы не было слышно, и стреляли залпами. Находясь в камерах, они слышали, как заключенных выводили на расстрел. В рот засовывали кляп. У одного обреченного как-то кляп выпал, и он закричал: «За что казните? Я люблю Родину и Сталина!»
Меня долгие годы мучила совесть: правильно ли поступил папа, признавшись в несовершенных преступлениях. Но прочитав в московской «Неделе» умную статью узника сталинских лагерей Л. Финка «Нельзя винить жертвы», успокоилась. Упрекать и обвинять тех, кто давал «показания», сочинял «романы» или подписывал заранее подготовленные протоколы, не по-людски.
Если бы мой отец не сочинил роман о пароходах и мнимых расстрелах, его бы забили насмерть. А так он еще пожил и понянчил своих внучат».
...Сталин Крутову на телеграмму не ответил. Обращались к нему и многие другие наши земляки. В партийном архиве хранится письмо рабочего-коммуниста из Амурской области Николая Ивановича Иванова, просившего рассмотреть «лично написанную жалобу и дать ваше справедливое обвинение или оправдание...» Н. И. Иванова обвиняли в нарушениях в строительстве здания для сельского Совета. Письмо из приемной генсека переслали в крайком партии: «На ваше усмотрение». 26 февраля 1938 года Н. И.  Иванова арестовали. Дальнейшая его судьба неизвестна.
43

Вернусь к судьбе уже упомянутого мною Иосифа Селивер-стовича Рыбаченко, управляющего трестом «Амурзолото».
И, С. Рыбаченко из партии исключен по справке Г. Люшкова 27 октября 1937 года. На бюро Свободненского горкома его обвинили в развале работы треста. Цифры, приводимые Рыбаченко, говорили об обратном: подразделения «Амурзолота» из года в год увеличивают добычу драгоценного металла. Но это никого не интересовало...
Иосиф Селиверстович написал письмо Сталину и попросил у него защиты от произвола НКВД. Ответа так и не дождался. В личном деле коммуниста И. С, Рыбаченко сохранилось его письмо в Иннокентьевский райком ВКП(б). Оно передает драматизм того времени.
«Дорогие мои товарищи по партии! — писал Иосиф Селиверстович.— Обращаюсь к вам с огромнейшей просьбой и надеюсь, что все, что можно сделать, сделаете, не отнесетесь формально. За этим письмом — живой человек.
Если бы я имел возможность, приехал бы сам и нашел бы все необходимые материалы, реабилитирующие меня. Но, к сожалению, этой возможности я не имею. Сегодня, когда пишу эти строки, я еще на свободе, а что будет завтра, не знаю. Очень надеюсь на вашу помощь и крепко верю, что партия всегда обстоятельно разбиралась в делах, выявляла истинную цену человека, помня указание Сталина, что самое ценное у нас в СССР — это человек, и прежде чем решать судьбу живого человека, нужно во всем разобраться.
...Ваши материалы помогут доказать мою правоту. Мне, боровшемуся за дело партии много лет и не жалевшему ни сил, ни здоровья для блага любимой Родины, очень трудно переносить надуманные, вздорные обвинения...»
Земляки Иосифа Селиверстовича сразу же отправили по назначению письмо, в котором говорилось, «...что он (Рыбаченко.— А. С.) цри власти Колчака оказывал всевозможную помощь Иннокентьевной подпольной организации в добывании оружия для партизанских отрядов, а также принимал самое горячее участие в свержении Колчака и разгроме каппелевских отрядов. Тов. Рыбаченко храбро воевал с оружием в руках против белогвардейских и заморских банд, что и подтверждает Иннокентьевский рай-парт с приложением печати...» Но и эта аттестация не спасла отчаянного партизана и талантливого хозяйственника. Он был расстрелян в Благовещенске 6 икзня 1938 года.
Привожу дословно обращение в Кремль бывшего красноармейца у командир Радунского, старшего ццсцектора отдела

стрелковой охраны Уссурийской, а затем Дальневосточной железной дороги Василия Дмитриевича Образцова.
«Нашему любимому дорогому родному отцу и вождю тов. Сталину И. В. От Образцова Василия Дмитриевича, проживающего в г. Хабаровске по улице Дзержинского, дом 128.
Дорогой любимый наш родной тов. Сталин. Я вынужден обратиться к Вам как к нашему родному любящему вождю с просьбой. Меня при проверке партдокументов исключили из рядов партии ВКП (б) за то, что мои братья находятся в Польше, где работали на железной дороге еще в царской России. Я не видел их в глаза уже 25 лет и никакой связи не имею. Так неужели я должен отвечать за братьев. Я сын батрака, сам с малых лет начал работать рабочим на железнодорожном транспорте. В 1917 году добровольно вступил в Красную гвардию, а затем в рабочий партизанский отряд. В партизанских отрядах находился на фронтах до 1922 года. Вместе с Вами и под Вашим руководством в 1919 году забирал город Новый Ос кол — свою родину. За все девятнадцать лет советской власти я, работая на благо родины, никогда и ни от кого не имел ни одного замечания и получал только благодарности за ударную работу.
Белые банды, за то, что добровольно вступил в Красную гвардию и находился в Красной Армии, в 1919 году в Новоосколь-ском районе убили мать и ослепили отца. И за все это я как пролетарий, рабочий оказался исключенным из партии как классово чуждый элемент, как прохвост, болтун, жулик и т. д. Да неужели я недостоин носить почетное звание члена партии, а оставаться таким опозоренным. Да лучше бы меня убили на фронте, где я был в боях день и ночь, три года защищая власть Советов.
Когда меня исключили из партии, я подал апелляцию, копию которой при сем прилагаю. Мне ответили, что исключение остается в силе. Копию такового письма прилагаю. А потому я решил теперь обратиться в Вам, тов. Сталин, с просьбой разобрать мое дело, и прощу Вас восстановить меня в рядах члена ВКП (б), и снять с меня позорное клеймо, и не нести всю жизнь ответ за братьев, тогда как я на деле всегда показываю преданность нашей партии.
Надеюсь, наш родной отец и великий вождь тов. Сталин, что Вы разберете мою просьбу и дадите мне ответ.
Проситель Образцов В.
1 декабря 1936 года. Город Хабаровск».
Судьба В. Д, Образцова, боевого соратника Сталина по гражданской войне, отмеченного многими наградами, в том числе от председателя Реввоенсовета республики Л. Троцкого, оказалась^
45

трагической. Осужденный военным трибуналом ДВЖД как враг народа на 10 лет ИТЛ с последующим поражением в правах на пять лет, он сгинул бесследно в сталинских лагерях.
А вот бывшего начальника Крутогоровского рыбокомбината на Камчатке П. Ф. Савина, прославившегося своими разоблачениями «врагов народа» в областном комитете партии и в АКО — Акционерном Камчатском Обществе, «вождь народов» услышал. Вот как об этом в «Тихоокеанской звезде» 8 мая 1938 года писал уполномоченный комиссии партконтроля по ДВК Москатов: «...Тов. Савин, не пробив стену недоверия к себе в области и крае, обратился с письмом к тов. Сталину, и только тогда его заявление получило немедленное разрешение. Тов. Сталин предложил расследовать заявление тов. Савина. Специальное расследование, проведенное на месте по телеграмме тов. Сталина, подтвердило правильность заявления Савина, после чего было принято решение ДВК и дана правильная политическая оценка положению на комбинате, бездушному отношению обкома, райкома и АКО к сигналам т. Савина».
Та «правильная оценка», принятая по сигналам Савина, унесла многие ни в чем не повинные жизни: были сняты с работы и расстреляны секретари Камчатского обкома ВКП (б) В. А. Орлов, Д. И. Никонов, председатель правления АКО А. И. Адамович и другие. П. Савин уже 27 августа 1937 года стал вторым секретарем Камчатского обкома ВКП (б)...
Приморская областная газета «Красное знамя» подняла на щит другого ярого «разоблачителя» И. К. Гвесилиани, исключенного из рядов ВКП (б) в январе 1936 года как склочника и рвача. А 26 июля областная газета поместила статью с характерным для того времени заголовком: «Пример большевистской бдительности и настойчивости». В ней восхвалялись «заслуги» И, Гвесилиани в разоблачении врагов народа: «...Гвесилиани продолжал добиваться своего. Он обращается в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП (б), в Верховную прокуратуру и, наконец, пишет письмо Сталину. Комиссия партийного контроля восстановила его в партии, ныне все сигналы, которые были еще в 1934 году даны Гвесилиани, подтверждены. Враги народа, окопавшиеся в системе «Дальтрансугля» и на его предприятиях, разгромлены». Кощунственно воспринимаются сейчас заключительные строки статьи: «В Советском Союзе, в стране, где руководители партии и правительства прислушивались к голосу каждого человека, побеждает тот, кто борется за торжество ленинско-сталинских идей».
Как надо бороться — это хорошо усвоили не только люди, подобные П. Савину и И. Гвесилиани, но и старые большевики, активные участники революции вроде И. Варейкиса.
46

В сентябре 1937 года И. Варейкис пишет пространное письмо-доклад Сталину об итогах выкорчевывания троцкистского центра в крае. Привожу этот документ полностью — может быть, психологи и историки по нему сумеют определить, что двигало этим человеком — искренняя убежденность в необходимости такой борьбы или правильно понятый шанс на спасение?
«Товарищу Сталину,—писал И. Варейкис.— В этом письме я считаю необходимым информировать о положении дел в Дальневосточном крае и о тех мерах, какие приняты нами для вскрытия троцкистских и иных двурушников, искоренения их до конца, для ликвидации последствий вредительства.
Что на Дальнем Востоке с партийным и советским руководством, и особенно политическим, неудовлетворительно шло войсковое строительство, что позиция Ърайкома в бытность здесь секретарем Лаврентьева была в корне неправильна,— об этом достаточно известно было ЦК.
Однако знакомство с положением дел на месте показало, что враги, сидевшие в крае, намеренно тормозили укрепление Дальневосточного края, вредители срывали войсковое строительство, тормозили развитие сельского хозяйства, промышленности, намеренно разваливали городское хозяйство (например, небезызвестный Василий Шмидт, сидевший председателем Хабаровского горсовета).
Вскоре после февральского Пленума ЦК ВКП(б) был вскрыт краевой троцкист ско-правый японский шпионско-вредительский центр. Как теперь установлено, в этот центр входили: Лаврентьев, Крутое, Дерибас, Лемберг — член бюро крайкома, бывший начальник ДВЖД, Аронштам (начальник политуправления ОКДВА). Гербек — шпион, агент двух контрразведок — немецкой и японской. На Дальнем Востоке он работал в течение нескольких лет уполномоченным Наркомлеса. Затем входили — Лапин, Шмидт Василий. После приезда в край нового начальника НКВД Люшкова было вскрыто и установлено, что также активную роль в правотроц-кистском Дальневосточном центре занимал бывший начальник НКВД Дерибас. Участником заговора являлся также его первый заместитель — скрытый троцкист Западный. Второй заместитель Бармин-ский (он же начальник особого сектора ОКДВА) оказался японским шпионом. Арестованы как японские шпионы и участники заговора: Визель — начальник НКВД во Владивостоке, Давыдов — начальник НКВД Амурской области (г. Благовещенск). Входили в состав правотроцкистской организации Пряхин — начальник НКВД Уссурийской области, Богданов — начальник политического управления пограничных войск, и значительная группа других чекистов.
Дерибас, Западный, перечисленные начальники областных управлений НКВД  и группа других  чекистов-заговорщиков  оста
47

вались глубоко законспирированными до последнего времени. Они всячески тормозили разоблачение заговорщиков в крае, прятали материалы, запутывали, искажали протоколы следствия и допросов. Показаниями Крутова, Дерибаса и других, ранее арестованных, разоблачены как участники заговора: Слинкин — секретарь Хабаровского обкома ВКП (б), старый дальневосточный партизан, находившийся в тесной связи с Гамарником, Аронштамом и другими; секретарь Уссурийского обкома ВКП (б) Овчинников, связанный с военными заговорщиками по Приморской группе войск и с Лаврентьевым; Васильев — секретарь Нижне-Амурского обкома ВКП(б), а до того работавший секретарем Куйбышевского райкома партии Амурской области; запутался политически и в своих личных связях с врагами народа и секретарь Амурского обкома ВКП (б) Иванов.
Вообще, почти вся группа старых работников из дальневосточных партизан политически разложена и была втянута в военно-фашистский заговор. По их заданиям они организовывали свою «тройку» — нечто вроде повстанческого центра дальневосточных партизан. Имели в своем распоряжении оружие, припасенное еще с 1918 года.
Все эти люди сняты с работы и арестованы.
Решительно выдвигаем новых людей, причем из молодых работников. Должен откровенно сознаться, что выдвигать новых людей нам очень трудно, и не потому, что нет таких людей, они, разумеется, имеются, но все мы, теперешние работники Дальневосточного края, в том числе и я, работающие недавно, еще сравнительно плохо знаем людей (И. Варейкис проработал в Хабаровске всего 7 месяцев и 20 дней. Для выдвижения людей, кается Сталину, он плохо их знает, а чтобы уничтожить, отправить в лапы палачу Г. Люшкову и его банде, не требовалось знания людей, достаточно было поставить свою подпись.—А. С). Осторожность наша оправдывается отчасти также тем, что в составе секретарей райкомов, председателей райисполкомов и других городских и районных работников немало есть еще прямых ставленников Лаврентьева, Крутова. Оттого затянулась у нас работа по укомплектованию работниками партийного и советского аппарата.
Неблагополучно обстояло дело и в комсомоле, в том числе в крайкоме. Секретарь крайкома комсомола Листовский сидел здесь пять лет, человек разложившийся, троцкист, японский шпион. В 1936 году его отозвал ЦК ВЛКСМ, прислали Чернявского с Северного Кавказа. Обнаружилось, что он проходил в группе правых, в компании с Пивоваровым на Северном Кавказе. Его сняли. Распустили бюро крайкома ВЛКСМ. Совершенно очевидно, что мы на местах последние годы несколько как бы отошли в сторону
48

от руководства комсомолом. Политическое и бытовое, моральное разложение в среде руководящего состава работников крайкома комсомола здесь, в Дальневосточном крае, намеренно поощрял Лаврентьев, таская их по банкетам,' которые здесь чудовищно процветали. Разумеется, устройство каких бы то ни было банкетов мы запретили, как только обнаружили, что они здесь устраиваются.
Вам известно о шпионской троцкистско-правой вредительской организации,  вскрытой  на железных  дорогах Дальневосточного
4 Дело краевого масштаба 49

края. Железные дороги ДВК оказались страшно засоренными. На всех сколько-нибудь значительных железнодорожных узлах, станциях и депо были расставлены японские шпионы, агенты, резиденты. За это время основательно почистили железные дороги, свыше 500 шпионов расстреляно. После этого железные дороги стали работать значительно лучше. Но работа в этом направлении не закончена и очистку железных дорог от врагов продолжаем...
После разоблачения работавшего на Камчатке АКО Адамовича мы провели основательную чистку рыбных организаций, сместили целый ряд партийных и советских работников, послали новых проверенных людей. Дела пошли лучше. Годовой план лова рыбы выполнен.
На Сахалине дела обстоят не лучше. В некоторых районах, примыкающих к Японской концессии, трудно было установить, кто хозяином является — мы или японцы. На Сахалине были вскрыты японо-троцкистские гнезда шпионов и резидентов, расставленные врагами в нефтяной, угольной и рыбной промышленности, в советских и партийных организациях. Очистка Сахалина от шпионов отнюдь не закончена. В этом отношении мы всячески нажимаем, учитывая то особое положение, в каком находится Сахалин. Взяли твердый курс к концессионерам — японцам, добиваясь строгого контроля над выполнением концессионного договора.
С большим трудом поднимается наша угольная промышленность. Вредительство особенно широко захватило Сучанские и Арте-мовские угольные копи. На Сучане, в Артеме, Кивде, Райчире {это названия наших угольных районов) до 1937 года много работало тылоополченцев и дальлаговцев. В связи с новой Конституцией в начале 1937 года все тылоополченцы были распущены. Свыше 6 тысяч человек ушло с С у чана и Артема, преимущественно квалифицированных молодых рабочих. Естественно, что это создало провал в работе. Тылоополченцы жили в бараках и палатках, а для вольнонаемных рабочих необходимо строить жилище. В первую половину текущего года мы построили жилье более чем на две тысячи рабочих-горняков. Однако этого недостаточно...
Положение в ОКДВА, Тихоокеанском флоте, в войсках пограничной охраны вам известно из сообщений Наркомата обороны и НКВД. После вскрытия военного заговора главное внимание было сосредоточено на чистке командного состава и замене скомпрометированных, замешанных, неустойчивых командиров и политработников людьми новыми, преимущественно в порядке выдви-же ния молодых командиров. В командном составе произведены все основные перемещения по ОКДВА. Выдвинуто много новых командиров. Прошедшие полевые тактические учения показали, что
50

настроение бойцов и командиров хорошее, боевое. Но серьезно отстает военная подготовка и не все командиры знают полевой устав. Медленно происходит обновление состава политических работников, выдвижение и назначение комиссаров.
Значительно слабее развивается работа в Тихоокеанском флоте. До последнего времени здесь имело даже некоторое распространение такое мнение, что вообще военно-фашистский заговор вскрыт в армии, а во флоте обстоит все благополучно. Военный совет Тихоокеанского флота при нашей помощи решительно ударил по таким настроениям и развернул политическую работу по выкорчевыванию шпионов, троцкистов и бухаринцев. Но в этом отношении предстоит еще много поработать военному совету Тихоокеанского флота.
В пограничных войсках вскрыли серьезные гнезда японо-троцкистских фашистских заговорщиков. Оказалось, что заговорщики в ОКДВА непосредственно связаны с пограничными войсками. Оказалось, что во многих случаях граница была фактически открыта и некоторые пограничники промышляют контрабандой.
Резко отстает войсковое строительство. Вашу директиву, товарищ Сталин, не смогли выполнить. Вредительство в крае было направлено главным образом на срыв войскового строительства. Пришлось сменить почти все кадры военных строителей, которые вообще были слабо подготовлены, и к тому же их не хватает.
...В связи с событиями в Китае еще больше внимания на-
4*
51

правлено на помощь армии и флоту. Развертываются работы по проведению мобилизационного плана и подготовке всего края к обороне. Недели через две в основном закончим эту работу и об этом пришлем в ЦК отчет.
С коммунистическим приветом секретарь Дальневосточного крайкома ВКП (б) И. Варейкис. 8 сентября 37 г. г. Хабаровск».
Заверения в преданности и в стремлении и дальше проводить преступные указания Сталина по массовому уничтожению наших земляков не спасли автора письма от расправы. Сталин снял И. Варейкиса с должности первого секретаря ДВК ВКП (б) 3 октября 1937 года. И 21 октября, к моменту «официального» освобождения на пленуме крайкома партии, И. Варейкис, вероятнее всего, уже находился в тюремных застенках. Ему, очевидно, устраивали очные ставки с недавними соратниками, которых он собственноручно бросил под маховик страшной сталинской машины уничтожения. Что он мог им сказать?

ВЫСТРЕЛ В КАБИНЕТЕ
Лев Владимирович Лемберг сидел в своем кабинете и занимался обычной работой: просматривал почту, подписывал приказы, принимал специалистов. Вошел секретарь и встревоженным голосом произнес:
— Лев Владимирович, к вам военные...
— Скажи, через минуту приму.
...Выстрел в коридоре услышали. Разбили дверь. Но было уже поздно: начальник Дальневосточной железной дороги Лев Лемберг был мертв. В течение рокового 1937 года в газетах и на партийных собраниях, когда называлась фамилия Лемберга, то непременно с добавлением слов: матерый японский и немецкий шпион.
Честное имя замечательного человека, активнейшего участника Октябрьской революции и гражданской войны, восстановления разрушенного железнодорожного транспорта страны, человека, награжденного орденами Ленина и Красной Звезды, Почетным оружием, должно занять достойное место почти в вековой истории Дальневосточной магистрали.
Родился Лев Владимирович в бедной еврейской семье в местечке Ржигуль на Украине. Окончил всего два класса городского училища в Звенигородске. Многие годы столярничал в городе Черкассы. Здесь примкнул к революционному движению. Руководил стачками в Бкатеринославе. Был арестован й выслан в Сибирь. Сидел в иркутской тюрьме. В разгар первой мировой войны призвали в царскую армию. Революция застала его в Донбассе, где он участвовал в создании Красной гвардии. На фронтах гражданской войны — комиссар штаба, полка, дивизии. В трудные 1920—1921 годы Лев Владимирович работает заместителем уполномоченного Совета Труда и Обороны по топливу. А затем по рекомендации Ф. Дзержинского возглавил центральное мобилизационное управление НКПС и одновременно выполнял обязанности начальника военных сообщений РККА. Семь лет Лемберг ртдал работе в центральном аппарате НКПС и РгЩД. Многое успел
53

сделать за эти годы талантливый руководитель. Перед направлением на Дальний Восток коммунисту Лембергу был дан отзыв в ЦК ВКП (б) (он хранится в его личном деле в архиве Хабаровского крайкома КПСС): «Тов. Лемберг является вполне выдержанным партийцем, обладает большим общеполитическим развитием и стажем и в своей производственной работе проводил и проводит ленинские партийные установки. Будучи в 1929 году членом бюро базовой ячейки при НКПС, тов. Лемберг настойчиво боролся за быстрейшее проведение реконструкции транспорта (борьба за внедрение автотормозов, автоблокировки, гидроаккумуляторов Рожковского, путеукладчиков и т. д.).
Не имея специальной подготовки, тов. Лемберг в порядке постоянной углубленной работы над собой сумел не только овладеть всей сложной организацией и техникой оборонной работы, но и в корне реконструировал ее на советской основе, создав ряд совершенно новых отраслей в оборонной работе, и под руководством партии сплотил моборганы транспорта. Обладая большими волевыми качествами и большевистским чутьем, на деле борясь за подлинную дисциплину на транспорте, по вопросам которой постоянно выступал на собраниях и в печати, тов. Лемберг в своем лице сочетает твердое руководство и крупные организаторские способности.
Ответственный секретарь ячейки ВКП (б) НКПС СССР Д. Огнев.
26 мая 1933 г.»
3 июня 1933 года ЦК ВКП (б) принял решение назначить Л. В. Лемберга начальником Главного управления железных дорог Дальнего Востока. Четыре года длился дальневосточный период работы Льва Владимировича. Это было время бурного становления всех отраслей народного хозяйства региона. Огромные нагрузки выпали на железнодорожный транспорт. Одновременно шла реконструкция и модернизация сложнейшего хозяйства магистрали. Именно в эти годы были построены вторые пути от Иркутска до Владивостока, участки дорог Волочаевка—Комсомольск-на-Амуре, Владивосток—Находка, десятки новых депо, станций и разъездов и сотни километров подъездных путей. Железнодорожники сами участвовали в строительстве объектов и полностью их технически оснащали. Хотя управление находилось в Хабаровске, его начальника трудно было застать здесь: добрая половина его рабочего времени проходила на колесах. Ветерану Облученского депо Максиму Федоровичу Левину не раз доводилось встречаться с Лембергом. Он вспоминал: «Начальник дороги часто бывал у нас. Помню, собрались мы в новом Дворце культуры, кстати, построенном при активном содействии Лемберга. Работу депо тогда 54

лихорадило. Думали, что он, человек строгий и требовательный, поддаст жару. А он, улыбаясь, свою беседу неожиданно начал с вопроса: «Как вы живете, дорогие товарищи?» А жили мы неважно — в холодных бараках и тесноте. Может быть, поэтому и случались срывы у машинистов. Он предложил начать строительство индивидуальных домов и обещал поддержку. Те избы, срубленные на казенную ссуду, и поныне служат людям».
Высок был авторитет Л. В. Лемберга среди хозяйственных руководителей и коммунистов региона. Он постоянно избирался членом бюро Далькрайкома ВКП(б), выступал с интересными статьями в дорожной и краевой газетах. И, конечно, не случайно организаторы мнимого дальневосточного правотроцкистского шпи-онско-вредительского центра «сделали» его руководителем сфабрикованного филиала центра на железнодорожном транспорте. Позже, когда начнутся допросы прокурора края М. Я. Чернина, председателя крайисполкома Г. М. Крутова и других «руководителей центра», будут выбиваться признания, каким образом Л. В. Лемберг готовился совершить железнодорожную катастрофу, чтобы «погубить» приезжавшего на Дальний Восток наркома НКПС Л. М. Кагановича.
С трибуны собрания партийного актива Хабаровска 31 марта 1937 года недвусмысленно было сказано: начальник дороги — не наш человек, он всячески прикрывает шпионов и вредителей.
«Между тем,—вещал работник политотдела ДВЖД Фролов,— немало врагов народа работает в аппарате управления дороги и в самом политотделе. Начальник политотдела Бобрышев привез с Рязанско-Уральской железной дороги с собой целую группу своих людей, в том числе и одного троцкиста. Неоднократно говорилось о том, что троцкист Востриков подобрал в аппарат кучку подобных себе людей, но до сих пор политотдел не может разобрать это дело. И Востриков до сих пор ходит с партбилетом в кармане. О том, что руководители как вельможи относились к своим партийным обязанностям, говорит тот факт, что начальник дороги Лемберг членские партийные взносы уплачивает через своего секретаря».
Лев Владимирович, прошедший большую жизненную школу, видимо, предчувствовал, что после таких обвинений ему несдобровать. Не надеясь на объективность вершителей судеб честных людей, попытался смягчить удар, «признался» в потере бдительности и недостатках в борьбе с вредителями, заявил о верности генеральной линии партии. В частности, он говорил: «...Как начальник ДВЖД я несу полную ответственность за то, что допустил к работе управления дороги вредителей. Не прислушиваясь к голосу парторганизации, я терпел этих людей до последнего времени.
55

...Я никогда и никакого отношения ни к троцкистам, ни к правым не имел. Последствия вредительства не ясны, но выкорчевываются они медленно. На днях будет актив железнодорожников, и критика масс позволит нам быстрее добраться до гнезд вредительства». 16 апреля во главе ДВЖД встал Ф. С. Друскис.
О том, что произошло между 30 марта и 1 апреля и заставило Лемберга взять в руки пистолет, нам, видимо, не суждено узнать. Обвинять в чем-то, а тем более осуждать этого человека не берусь. По-моему, он просто понимал безвыходность своего положения (аресты шли по всему краю, начались расстрелы).
Естественно, внезапная смерть Л. В. Лемберга вызвала неоднозначные разговоры среди многочисленного коллектива дороги. Знавшие близко тепло говорили о нем, и не все верили в распространенную официальную версию о том, что Лемберг — враг народа.
Заместитель начальника административного отдела Гартунг: «Никак нельзя Льва Владимировича обвинить во вредительстве и в связях с троцкистами...»
Работник отдела контроля Степанов: «Надо было видеть, как Лемберг реагировал на всякие провалы и неполадки, как психовал по поводу того или иного нарушения, как он нервно болел за работу дороги. Если его обвинить в том, что он окружал себя вредителями, то их он получил в наследство от прежних руководителей...»
Начальник грузовой службы Родин: «Ясно только одно, что Лемберга затравила партийная организация, которая мало помогала ему в работе. Речь Захарова (заместителя начальника политотдела) на собрании партактива окончательно подломила Лемберга, и он, находясь в большом нервном напряжении, застрелился...»
Секретарь заместителя начальника дороги Козлов: «Я голову дам снести, если только Лемберг вредитель. Никто не видел, как Лемберг в кабинете нервничал по поводу крушений. Такого начальника дороги больше не найти. Ни для кого не секрет, что у Лемберга был разлад с политотделом и его окончательно затравили. Лемберг умел держать всех в руках, и его боялись, но и уважали. Недаром Каганович, отправляя своих уполномоченных на ДВЖД, говорил им, что они едут к лучшему начальнику дороги. А сейчас все его ругают, критикуют и называют троцкистом...»
Плановик Сугробов: «Когда был жив Лемберг, то все его почитали и перед ним плясали. А когда умер, то похоронили хуже, чем хороший хозяин хоронит собаку...»
Кадровик Чембрович: «Действительно, погано похоронили Лемберга. Словно собаку свезли на свалку, а ведь он был крупным работником, членом бюро крайкома...»
Обстановка в управлении дороги, как и на большинстве пред
56

приятии и во многих организациях края, была угнетающей. В цехах и отделах каждое утро кто-нибудь не выходил на работу. Люди догадывались: взяли. Кто следующий?
Об этом мне рассказывает Анна Ивановна Филиппова, немало пережившая, но не утратившая редкой красоты и обаяния русская женщина.
— Сразу же за Львом Владимировичем застрелился начальник службы Василий Иванович Монастырецкий. Работники исчезали большими группами. В отделе снабжения, где я работала, одно время из двадцати человек осталось двое. Всех сейчас и трудно назвать: бухгалтер Федосья Павловна Гусадова, Николай Архипович Быков, начальник планового отдела Николай Баранов, работники локомотивной службы УР Крупаль, Авербах, Иван Неще-ретный, начальник группы форменного обмундирования Карик. Александра Михайловича Вострикова арестовали в ночь с 4 на 5 апреля, а чуть позже забрали и жену Ольгу Митрофанову. Она сидела в женской тюрьме, которая находилась напротив нынешнего института культуры.
А 6 декабря 1937 года беда нагрянула и в небольшую квартиру в деревянном доме по улице Запарина (чуть ниже «Гиганта»).
Аня в Хабаровск приехала из Киева после окончания железнодорожного техникума и через год вышла за Владимира Филиппова, заведующего сектором финансового управления. Володя
57

жил с дедом Павлом Андриановичем Якубовичем, консультантом Управления ДВЖД, и бабушкой Мариной Ивановной. 14 июля 1937 года у Ани родился сынишка. Назвали в честь отца. И вот его, высокого и красивого, известного и любимого вратаря футбольной команды «Динамо», музыканта, в студеную декабрьскую ночь посадили в  «воронок»  и увезли, как оказалось, навсегда.
58

Всего полтора года прожили молодые вместе, и их разлучили на всю жизнь. Стариков лишили единственной радости, а Павла Андриановича, имевшего огромный опыт работы по строительству и эксплуатации дорог, вдобавок ко всем огорчениям уволили и с работы. За внука.
— Полгода я выстаивала тысячные очереди,— продолжает невеселый рассказ А. И. Филиппова.—Сначала около тюрьмы на Волочаевской, а затем и на Знаменщикова, чтобы передать раз в месяц пятьдесят рублей. Больше не принимали. В мае или июне деньги не приняли, ответили: «Нет его».
Все это время я ходила сама не своя. Знакомые обходили меня стороной или не замечали. Запомнила одного из военных, забиравшего Володю. Отрощенко его фамилия. Как-то однажды встречаю его и спрашиваю: «Куда упрятали моего мужа?» Он зверем посмотрел на меня и пригрозил: «Будешь интересоваться, отправишься следом за муженьком». Кабы знать, пешком бы пошла за родимым хоть на край света. Но ведь нас, горемычных, нелюди держали в неведении. От обиды и отчаяния за себя, любимого Володю зашла в парикмахерскую, обрезала красивые свои косы и постриглась наголо.
На работе, конечно, меня заклеймили за связь с врагом народа. Перевели в другой отдел и хотели исключить из комсомола. Помню, Миша Шер на заседании комитета комсомола с гневом возмущался: «Кого мы исключаем? Эта наша лучшая комсомолка!» Я и в самодеятельности участвовала, и с парашютом прыгала. Моим инструктором был журналист Вадим Павчинский. В кандидатах партии я проходила десять лет, хотя и была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
Многие годы пыталась найти следы мужа. Облазила все окрестности Хабаровска, на кладбищах пересмотрела все могилы, надеясь отыскать холмик своего Володи. Многие арестованные работники управления дороги отбывали срок в Краслаге и проходили через пересыльный пункт на ст. Решеты. Написала письмо туда. Но оно вернулось оттуда даже нераспечатанным.
С разрешения Анны Ивановны приведу его. «Володя, миленький!— говорится в письме.—В НКВД мне сказали, что ты осужден. Деньги в очереди перестали принимать, и я решила разыскать тебя. Почему я именно пишу по этому адресу? Многие осужденные наши железнодорожники пишут оттуда. Не знаю, получишь ли ты это письмо, я пишу очень мало. Живем мы все на старой квартире, а дед и баба — по-стариковски дома сидят и нянчатся с сыночкой. Вовочка наш большой. Скоро год исполнится. Ходит немного сам. Говорит «баба», «дед», «мама» и «папа».
59

Слову «папа» я его научила, показывая твою фотографию, а он пальчиком тычет в твою рожицу и лепечет: «Па-па, па-па...»
Миленький наш папка! Главное, не падай духом и пиши нам. Мы будем тебе помогать. Я не могу дождаться того счастливого дня, когда от тебя получу ответ. Родненький, на этом заканчиваю. Если получишь письмо, не задерживай с ответом. В следующем письме напишу много, много, если только ты ответишь. Целуем тебя все крепко-крепко (это Павел Андрианович, и Марфа Ивановна, и сынка). А я целую тебя особенно, по-своему, по-нашенскому. Твоя Аня. Милый и родимый мой Вовочка, пиши. Я жду. По-прежнему любящая тебя Аня».
— Через много-много лет, — продолжает беседу Анна Ивановна,—к нам постучался человек, чудом вернувшийся оттуда, и сообщил под большим секретом: «Вашего Владимира объявили английским шпионом и застрелили во время допроса. Палачам не по зубам оказался твой муж...»
В. А. Филиппова реабилитировали через 30 лет после гибели.
Не смогли поставить на колени бывшего начальника мобот-дела дороги Петра Леонидовича Чижевского, из большой потомственной семьи дальневосточных железнодорожников. В свидетельстве о смерти, присланном его сыну, хабаровчанину Геннадию Петровичу Чижевскому, так и сообщили: погиб во время неправильного ведения следствия. Дальневосточные сыщики догнали П. Л. Чижевского аж в Вологде, куда он по направлению НКПС выехал на работу.
60

Из сотен хабаровских железнодорожников, арестованных в 1937—1938 годах, вернулись единицы: Иннокентий Адольфович Гар-тунг, Василий Мартынов, бывший начальник Хабаровской дистанции сигнализации и связи Василий Григорьевич Кравченко.
Среди первых пятнадцати железнодорожников Дальневосточной магистрали, сообщение о расстреле которых 15 мая 1937 года поместила «Тихоокеанская звезда», был Борис Николаевич Бу-тынский, диспетчер третьего отделения службы движения на станции Бикин. С помощью читателей «Тихоокеанской звезды» мне удалось разыскать его жену Евгению Владимировну Бутынскую, проживающую в Новой Каховке.
«В Бикин мы переехали из Хабаровска осенью 1936 года,— написала Е. В. Бутынская,— Бориса Николаевича арестовали 28 января 1937 года. Как и всегда — с арестом пришли ночью. Борис Николаевич дежурил, и ОНИ появились вместе с ним. Сначала я не могла уяснить, чем вызван их неожиданный визит, но когда стали тщательно обыскивать, поняла... Порывшись, военные ничего не обнаружили, кроме двух моих красивых похвальных листов, украшенных позолотой. Спросили, что это, я ответила: мои награды за отличную учебу, храню, чтобы показать детям, как мама училась. Они забрали их с собой и увели Бориса Николаевича.
Где бы ни работал мой Борис, работал хорошо, без нареканий. Я никогда не слышала от него грубого слова. Были у него верные друзья. Вероятно, из них никого нет уже в живых.
Я была твердо уверена, что мой Борис ничего плохого не делал... Через несколько дней после ареста поехала в Хабаровск, чтобы узнать о муже. В НКВД меня следователь не принял, и я уехала обратно в Бикин: там оставался мой ребенок, а другой находился со мной. Второго апреля я снова была в Хабаровске и пошла в НКВД. После долгих мучений мне наконец-то выдали пропуск, и я пошла к следователю. Не доходя до его кабинета, мне велели подождать. Тут я увидела, как по коридору ведут моего мужа. Но надо было стоять: меня предупредили об этом. Вскоре вошла к следователю и встретилась с Борисом лицом к лицу. Разговаривать разрешили только о детях и доме, что я и сделала. Минут через десять мне Приказали уходить... Попрощавшись с мужем, с тяжелым, разрывающим сердце чувством вышла из сразу же ставшим ненавистным здания. Через день вернулась в Бикин. В конце апреля мне дали вагон для погрузки вещей, и я перебралась к своим родителям в Хабаровск.
Я опять пошла в НКВД, и мне разрешили пройти в кабинет следователя. Войдя в комнату, я увидела не одного, а трех самодовольных, нагловатых военных с синими петлицами. Они задавали вопросы, а я отвечала на них. Потом, когда они сооб
61